Муха же, хоть и был идеалистом, но на жизнь, в целом, смотрел трезво и рационально. Он понимал, что влюбляться без денег — это то же самое, что ехать на охоту без ружья и собаки…

Муха и более того понимал.

Он понимал, что митрохинская Оленька потому и крутит хвостом, что у Митрохи шиш в кармане. Потому она и на день рожденья к Алке без Митрохи ходила, потому и с другими парнями с других факультетов крутится… Потому что на стипендию Митроха ее один раз в кафе может сводить.

А иные старшекурсники уже на своих машинах к факультету подруливают. А какая красивая девчонка откажется от местечка на переднем сиденье новенькой «девяносто девятой»? Уж всяко лучше, чем в метро давиться, где тебя разные маньяки по попе оглаживают да заразные с гриппом обкашливают! А тут еще и угроза атипичной пневмонии!

Да и вечером хочется в боулинг да на американский бильярд, не замахиваясь уже на казино в «Эль-Гаучо» или в «Метле». А у Митрохи не то что на одну фишку в казино — у него денег на один час в боулинге, и то нету!

Вот у толстого Пашки — у него деньги водились. Ему папаша, разведенный с его мамашей, пятьсот долларов по причине комплекса вины перед сынком ежемесячно подбрасывал. Да и маман Пашкина, та тоже не бедная, свой парикмахерский салон на Тверской держала на пару с новым хахалем — бандитом… Ну, и тоже Пашке долларов триста в месяц подкидывала.

Так вокруг Пашки, хучь он и толстый да неспортивный, всегда все факультетские красотки увивались.

Пашка, бывало, ради понта у папаши своего ключи от «пежо» возьмет на выходные, да как укатит в Кратово на шашлыки! Бывало, и друзей прихватит. Пежо шестьсот пятая — большая! Недаром ее кличут — французский шестисотый «мерседес»!

Выезжали на батькину дачку.

Он теперь себе в Одинцовском районе коттедж построил — дела в таможне очень хорошо пошли, а дачка еще дедовой постройки, этакая полковничья мечта середины семидесятых, шесть на шесть с двумя верандами и спальной мансардой, но с удобством типа сортир в саду-огороде… Эту мечту батька теперь уже не мечтал — из моды вышла, поэтому и отдал Пашке, как сам полковник изволили выразиться: чтоб было куда девчонок водить….

Выезжали с ночевкой.

Пили пиво с водкой, блевали, играли в преф, танцевали под «Европу плюс», а к вечеру — расползались по комнатам и верандам, где на старых полковничьих диванах, разжалованных из городской мебели по старости и потому свезенных на дачу, — на старых пружинах кое-кто расставался с невинностью, а кое-кто мучительно кого-то ревновал…

Муха тоже ездил несколько раз, но с невинностью расстаться не получилось. Девицы, которых они цепляли, мало походили на его идеал, а потому не вызывали у него никаких чувств. Только тупое желание, которого он стыдился. Вроде как предавал свой идеал. Этот стыд да жуткие Пашкины коктейли лишали его последних сил и, опасаясь дурной славы импотента, он стал отказываться от приглашений.

Митроха тоже приезжал вместе с Оленькой. Глупо было тащить ее туда, учитывая, что на Пашку она давно глаз положила, что было очевидно для всех, кроме самого Митрохи. Митроха ничего не замечал. Вот и добился. Переспала она с толстым Пашкой.

Тут Мухе бы посочувствовать убитому горем приятелю, а он возьми и ляпни:

— Не расстраивайся, он сам толстый, так у него и корень, наверное, тоже толстый, так что Ольке хорошо с ним было — порадуйся за герлфрэнда!

Митроха на Муху за эти слова обиделся почему-то больше, чем на толстого Пашку. Будто это Муха у него девочку увел! Да если бы увел! Олька просто так — ради спортивного интереса с толстым переспала. Потом у Митрохи прощенья просила, мол, пьяная была… Неделю просила — и упросила.

А с Мухой Митроха месяц не разговаривал…

Потом, правда, первым не выдержал. Пошел на мировую. С кем еще потрещишь-то по душам?! Тем более, что после бурного примирения со слезами и не менее бурного секса, которым Ольга расплачивалась за измены, все вернулось на круги своя. И Митроха снова ходил с трагическим выражением лица. Снова обуревал его проклятый вопрос: любит ли его Она?!

Тут, казалось бы, последнему дураку уже должно было стать ясно — не любит она его, а при себе держит на всякий случай, чтобы самой не оказаться в дурах. Ведь богатенькие буратины вроде Пашки — ненадежная опора. Сам Пашка не раз признавался друзьям, что намеревается найти себе невесту побогаче.