Стой, не стреляй

Должно быть, Черчиллю очень хотелось атаковать.

Жизнь в натиске, как однажды он определил свое стремление руководить и находиться в центре событий, теперь переплелась с годами предупреждений об угрозе нацизма.

На десять лет Черчилль был отодвинут от власти. Он надеялся, мечтал, он планировал этот момент.

И вот он настал.

В начале лета 1940 года немцы разбили французскую армию, и руководство страны умоляло британцев задействовать Королевские военно-воздушные силы. После французских неудач зашевелилась Италия, разом объявив войну Великобритании и Франции. Война стала мировой.

«Вот решающий момент», — убеждал Черчилля на встрече под Парижем Максим Вейган, верховный главнокомандующий французской армией. Ситуация была близка к критической. «Британцам не надо держать в Англии ни одного истребителя, — говорили Черчиллю. — Все нужно отправить во Францию». Для человека смелого и отважного, который ранее уже предсказывал этот ужасный сценарий, а теперь получил власть премьер-министра, открылась судьбоносная возможность.

Бросится он в бой?

Нет.

«Это не решающий момент, — ответил Черчилль после размышлений, балансируя между мужеством, самодисциплиной и предчувствием долгого и трудного пути. — Это не решающий момент. Решающий момент наступит, когда Гитлер бросит люфтваффе против Британии. Если мы сможем сохранить господство в воздухе над нашим островом — это все, о чем я прошу, — тогда мы отыграем все обратно… Что бы здесь ни случилось, мы полны решимости сражаться во веки веков».

Почти каждая его частичка, должно быть, хотела сказать «да». На него давила ответственность: на кону стояли миллионы жизней, стране грозили колоссальные разрушения. И все же Черчилль со спокойным мужеством отказал союзнику в том, что должно было казаться французам последней и единственной надеждой. Он сохранил самолеты для битвы за Британию, и история подтвердила правильность этого решения.

Смогли бы вы так поступить? Доверяете ли себе настолько, чтобы остаться в одиночестве? Сумели бы стоически выдерживать нападки и критику, настаивая на правильности своих взглядов? А ценой тяжелых потерь?

Лидер, который не может этого сделать… Что ж, он не лидер, не ведущий. Он ведомый.

Почти на всех этапах войны Черчилля подталкивали к действиям. Союзники. Британский народ. Враг. На Черчилля всегда существовало давление, он все время ощущал импульс, побуждение что-нибудь сделать.

Однако успех, как и большинство стратегий, зависел от разумной сдержанности.

В 1942 и 1943 годах усилилось давление в пользу высадки союзников в Европе, чтобы открыть второй фронт. Черчилль противился. Он повел американского дипломата на ночную экскурсию по парламенту, который уже подвергался сильным бомбардировкам, и принялся объяснять, почему так возражает против поспешного вторжения. «Когда я смотрю через колодец этого дома, — сказал он, — я вижу лица, которые должны быть здесь. Но мои современники мертвы. Они погибли в Пашендейле или на Сомме[156]. А мы не можем выдержать уничтожения еще одного поколения британцев».

С точки зрения политики проще было бы поддержать вторжение. Этого желала армия. Этого хотел народ. Но Черчилля преследовал вид мертвых британских солдат в прибое на французском побережье или безжизненные тела, уткнувшиеся лицами в сырую почву бельгийских низменностей. Он знал, что шанс высадиться на континенте будет единственным и что его нельзя упустить.