Когда на дорогу спустилась ночь, ехать по дороге, идущей сквозь лес, стало практически невозможно.

Кречет был бывалым человеком. Приходилось по нескольку суток жить и в лесных шалашах, и в холодных, заброшенных домах. Поэтому, ночлег в придорожной автобусной остановке, больших неудобств ему не причинил. Теплая, летняя ночь, крыша и стены — что еще надо, чтобы скоротать остаток ночи и с первыми лучами солнца вновь отправиться в путь, который, по его прикидкам, не такой уж и долгий.

Остаток ночи он провел в полудреме, сидя на скамейке, прислонясь к стене остановки, вспоминая роскошные апартаменты в гостиницы «Медведь» в Коктебеле, куда он заехал на «гастроли» перед последней отсидкой.

Как только забрезжили первые признаки рассвета, он уже крутил педали. Поднявшись на очередной подъем и увидев длинный спуск, пустил велосипед накатом, давая ногам долгожданный отдых.

Неожиданно, на большой скорости, он влетел в полосу густого и вонючего тумана. Спазмы, по началу, сдавили горло, но быстро отпустили. Проскочила мысль о техногенной аварии с каким-нибудь химвеществом. Но рези в глазах не было, дыхание тоже стало нормальным, и Кречет успокоился. Туман становился все гуще. Пришлось остановиться. В сплошном «молоке» появилась какая-то наэлектризованность, раздавалось характерное потрескивание и сполохи.

Туман исчез минут через тридцать-сорок, и Кречет продолжил свой путь. Всего через пару километров, наконец-то он увидел белую табличку дорожного знака «Киянка».

На наручных часах было пять часов. На въезде в село дорогу ему преградило стадо коров, которых перегонял немолодой мужчина с помятым лицом.

— Эй, друг, подскажи, где Сапрыкины живут?

— Вон в ту улочку, — мужик кнутом указал направление, — шестой дом по левой стороне. Там еще забор шиферный.

— Спасибо, — и Кречет налег на педали, съезжая с асфальтовой на грунтовую дорогу.

Он опоздал.

Шлепнога и его жена были мертвы, но умерли они не очень давно, так как кровь, которой обильно был залит пол в их кухне, еще не начала подсыхать. На столе с нехитрой закуской, Кречет отметил четыре рюмки. Наклонившись к лицу жены Сапрыкина, он уловил запах спиртного, значит тоже пила, и гостей, вероятнее всего, было двое.

Предчувствие, что смерть хозяина дома связанна именно с вещью, за которой он так торопился, не оставляло голову. И что опередил его именно начальник режима его бывшей колонии Зуев, которому, еще с незапамятных времен, зеки дали кличку Щур, в переводе с малорусского — крыса. А вот сам он тут побывал или поручил кому-то, непонятно. И если сам, то с кем в доле?

Кречет знал, что покойник всегда устраивал тайник в подвале и откинув половик, поднял крышку, подперев ее лежавшим тут же колышком-подпоркой.

Спустившись вниз и подсветив себе зажигалкой почти сразу, как только глаза привыкли к полумраку, увидел отодвинутую в сторону деревянную бочку. Заглянув за нее обнаружил возле самого пола нишу в кирпичной стене, в которую был вмонтирован деревянный ящик. Тайник был пуст.

Единственная попытка в жизни, когда можно было сорвать большой «куш» без криминала, провалилась. Еще за год до того, как Кречет получил свой крайний срок, он был в гостях в Шлепноги с очередным визитом вежливости — когда-то давно, на зоне он попал в переделку, и Сапрыкин, рискуя не жизнью, так здоровьем точно, отбил его, и хозяин, в то его посещение, показал ему по-настоящему ценную вещь.

— Смотри, Кречет, — Сапрыкин начал разворачивать сверток, который вынес из дома, когда, после плотного ужина вышли во двор. — Раз покажу и только тебе. Ты человек свойский, подставы от тебя я не жду, а голова работает как надо. Может получиться у тебя достойно сбыть вещицу.

В свертке обнаружилась деревянная кобура пистолета Маузер. Шлепнога протяну ее Кречету. — Зацени вещь, кореш.

Откинув крышку кобуры, Кречет извлек Маузер С96. Это сейчас он знал и название, и марку пистолета. А тогда он понимал, что это пистолет, который он видел в множестве фильмов о гражданской войне, басмачах м махновцах. Но ценность была не в самом пистолете. Справа, на щеке магазина, был припаян знак с изображением ордена Красного знамени, а слева — серебряная табличка с гравировкой «Тов. Андрею Розенбергу за подавление мятежа в Кронштадте от РВС и тов. Троцкого». Пистолет был наградной и выглядел, как будто только из склада или музея.

— Рабочий?