У Шан были темные волосы и бледная кожа в веснушках. Черная одежда, хипстерские очки, по руке тянулись изящные татуировки.
– Мы уже думали, ты исправился.
– Рецидив, – ответил я. – Рад видеть. – Я шагнул к ней, но она не сдвинулась с места, просто стояла у двери, глядя на меня снизу вверх. Впервые я увидел ее здесь же, у этой самой двери. Тогда это было похоже на прыжок с обрыва.
– Да неужели? – сказала она.
Потом наконец повернулась и пошла обратно в бар. Я запер дверь и последовал за ней. Бар представлял собой узкий зал длиной с два лимузина. Вдоль каждой стены четыре-пять столиков, посередине только-только хватает места пройти. За столиками группки посетителей, но в целом не больше десяти человек. Обычная кучка завсегдатаев, которым дозволяется посидеть в баре после закрытия в воскресный день. Потрепаться о том о сем, поспорить. Обсудить жизненно важные вопросы, о которых завтра никто не вспомнит. Из музыкального автомата раздавалась «Brand New Cadillac» в оглушительном исполнении
– «Гиннесс», – попросил я, усаживаясь на высокий стул у барной стойки.
Шан посмотрела на меня:
– Чистых бокалов не осталось…
– Я сегодня готов пить из чего угодно.
– Смотри, поймаю на слове. – Она распахнула ногой дверцу посудомойки; оттуда вырвался горячий пар.
Шан молча наполнила бокал и подвинула его ко мне. Он еще не остыл после кипятка. Я принялся шарить по карманам в поисках бумажника, но Шан махнула рукой.
– За счет заведения, Эйд.
– Спасибо. – Я посмотрел на нее. На шее у нее билась жилка. Шан чувствовала то же, что и я. – Как поживаешь? – спросил я.
– То есть не разорвалось ли у меня сердце от несчастной любви? Что ты вообще в наших краях делаешь?
– Разучиваюсь быть детективом.
– Это у тебя легко получится. Нет, серьезно, – сказала она. – Ты так давно тут не показывался…
– Слишком много заведений заявили о нежелании меня видеть.
Она оперлась на стойку:
– Вот, оказывается, что надо было сделать! Где подписывают петицию?
– Просто был тут по работе.