– Вы не отступите от своих реформ, – подтверждаю я.
– Я сделаю то, что считаю правильным, – утверждает он. – Мы пригласим на Рождество твою семью. Ты же рада, что я хочу выказать им свое расположение? Я собираюсь дать твоему дядюшке титул, он станет лордом Парр, а твой брат – эрлом[7].
– Я вам так благодарна, милорд! Будьте уверены, они станут служить вам на новых местах со всем рвением и преданностью. А мне будет очень приятно видеть их при дворе. Да, дорогой муж, дозволено ли будет детям тоже приехать на рождественские праздники?
– Моим детям? – Он явно удивлен этим предложением.
– Да, милорд.
– Они обычно празднуют в своих домах, – неуверенно говорит Генрих. – Со своими близкими.
Уилл Соммерс, сидящий по другую сторону от короля, раскалывает в ладонях два грецких ореха, выбирает из них скорлупу и протягивает ядра своему повелителю.
– А кто же ближе этим детям, чем мы? – спрашивает он. – О, мой король! Видите, что может сделать добрая жена? Вы женаты на ней всего пять месяцев, а она уже дала вам троих детей! Вот уж завидная плодовитость! Посрамит даже кролика!
– Только с позволения Его Величества, – смеюсь я.
От нахлынувших чувств у Генриха задрожал подбородок. Он покраснел, его глаза наполнились слезами.
– Разумеется, я это позволю. Я этого хочу, и Уилл прав. Ты – добрая жена, и ты возвращаешь детей в мой дом. Ты делаешь нас настоящей семьей, первой семьей Англии. И все увидят нас вместе: отца и сына, который потом займет его место. И я отпраздную Рождество в окружении своих детей. У меня никогда раньше не было такого празднества.
Весла королевского баркаса с плеском опускаются в окутанную холодной дымкой воду. С каждым гребком баркас продвигается вперед – и замирает, пока весла снова не опустятся в воду. Лысухи и камышницы разлетаются в разные стороны на пути баркаса, взметая в воздух брызги со своих лап. Взмахнув длинными крыльями, из прибрежных зарослей камышей поднимается цапля. Над головой с пронзительными криками кружат чайки. Когда приближаешься к Хэмптон-корту по реке, в сияющем холодном зимнем свете, то видишь, как дворец, словно по волшебству, поднимается навстречу из воды.
Я кутаюсь в роскошный мех. Мне доставили блестящих черных соболей из моего лондонского гардероба. Я знала, что они принадлежали Екатерине Говард, даже не спрашивая об этом. Я запомнила ее яркий, хорошо различимый мускусный аромат. Должно быть, она все свои вещи буквально вымачивала в нем. Как только мне приносят новое платье, я сразу улавливаю ее запах, словно она преследует меня им. Иногда мне приходит в голову мысль, что с помощью этих благовоний она пыталась заглушить жуткий запах, исходящий от гниющей ноги короля, как я делаю это с помощью розового масла.
Я обнаружила, что могу не носить ее обувь. Мне как-то принесли пару с золочеными каблуками и бархатной лодочкой, но размером она была впору ребенку, не больше. Должно быть, Говард выглядела миниатюрной девочкой рядом с моим мужем, крупным мужчиной, старше ее более чем на тридцать лет. А когда танцевала с молодыми придворными, присматривая себе любовника помоложе, то могла легко сойти за его внучку. Я ношу ее платья, столь ладно сшитые и богато украшенные, но не стану носить ее обувь. Я заказала себе дюжины, сотни новых пар обуви и молюсь, чтобы она не приходила в мои сны, – ведь я хожу там, где ходила она, ношу ее вещи… Я плаваю на баркасе Екатерины Арагонской, а кутаясь в соболя Екатерины Говард, уповаю на то, что холодные ветра, дующие вдоль реки, увлекут за собой и ее незримое присутствие, и постепенно ее чудесные мягкие меха станут моими, а постоянное их прикосновение к моей шее и плечам насытит их моим запахом – ароматом цветков апельсина и розы…
– Правда, красиво? – говорит Нэн, глядя вперед, на сияющий в утреннем ветре дворец. – Разве он не самый красивый дворец из них всех?
Все дворцы Генриха достойны восторга и восхищения. Этот дворец король забрал у кардинала Томаса Уолси, который построил его из ярко-красного кирпича, с богато украшенными дымоходами, широкими подворьями и замечательно спланированными садами. Все те изменения в расположении комнат, которые мне обещал Генрих, были сделаны, и теперь новые покои королевы выходят окнами на сады и расположены вдали от кухни. Эти покои станут только моими, и по новым вощеным полам не будут скользить тени призраков.
Берег реки облачен в широкую каменную набережную, и, когда наш баркас и суда нашего сопровождения подходят ближе, на флагштоках раскрываются все флаги и звучит грохот артиллерийских залпов, приветствующих возвращение короля.
Я вздрагиваю от неожиданности, и Нэн смеется.