Слова Бидху еще больше расстроили Шоролу. Тут уж она сама не могла удержать слез. Она хотела что-то ответить, но, захлебываясь от подступивших рыданий, не в силах была сказать ни слова и только кончиком сари вытирала глаза мужу. Бидхубхушон нежно взял ее руки в свои и проговорил:

— Не увеличивай моих мучений, Шорола! Если бы ты меньше любила меня, если бы не делила со мной горе, если бы ссорилась со мной, как другие женщины ссорятся со своими мужьями, тогда мне не было бы так тяжело. Я никогда не говорил тебе об этом, а сейчас скажу. Когда ты сама отдала мне украшения, чтобы я их продал, я чувствовал себя так, словно мне отрезают руки. Но ведь потому мы и живы остались, что продали украшения. И только богу известно, каким горьким казался мне тогда каждый кусок, купленный на эти деньги. Если б ты запретила продавать украшения, не было бы у меня на душе такого гнета. А сейчас у нас один выход: ты должна на некоторое время уйти к отцу, а Шема пусть подыщет себе другое место. Зачем ей, бедняжке, терпеть такую нужду?

— Если бы это могло тебе помочь, я согласилась бы не только к отцу вернуться, а куда угодно пошла бы, — проговорила Шорола, не переставая плакать. — Попади я на небеса, я и там не была бы счастлива, если б знала, что ты в беде. Мне кусок в горло не пойдет, когда я буду думать, что ты голодаешь. Правда, иногда мне хотелось уйти к отцу ради Гопала, но ведь он и сейчас не голодает. Пока он сыт, я тебя не брошу и никуда от тебя не уйду. Ну, а Шема… Это ты правильно сказал; зачем ей терпеть нужду да еще выслушивать оскорбления!

Бидхубхушон позвал Шему. Обычно с Шемой разговаривать было не просто: ей скажешь слово, а она в ответ три. Но сейчас она тихо вошла и стала у двери; стоит и молчит, лицо хмурое, глаза покраснели — видно, тоже плакала.

— Шема, мы подумали и решили, что не стоит тебе терпеть нужду у нас, — обратился к ней Бидху. — Не только платы не получаешь, а ведь и поесть два раза в день не всегда удается. Лучше тебе будет поступить на другое место. Бог даст, когда-нибудь опять вернешься!..

Голос Бидхубхушона прервался. Больше он не мог говорить и опустил голову, слезы опять показались у него на глазах. Заплакала и Шема:

— Разве я требую платы? Ради нее, что ли, я пришла? И к чему мне деньги? Вы велите мне уйти, но без Гопала я жить не могу. Я не стану для вас обузой, я не буду есть у вас в доме, только не вынуждайте меня расстаться с Гопалом.

— Шема, не плачь, успокойся, — проговорил Бидху. — Подумай над тем, что я говорю. Я лишь предупреждаю тебя, что с нами ты будешь голодать. Ты говоришь, что не можешь жить без Гопала, но и в другом месте будут дети. Ты к ним привяжешься и тоже не захочешь уходить от них.

— Дети, конечно, и в другом месте будут, но таких, как Гопал, мне никогда не найти. — И она заплакала громче прежнего.

— Успокойся, Шема, успокойся же! — уговаривал ее Бидху.

— И у меня был сын, такой же, как Гопал. Его тоже звали Гопалом. Здесь я забывала, что нет на свете моего Гопала, поэтому от вас я никуда не хочу уходить.

Растроганный до слез Бидхубхушон повернулся к Шороле:

— Ну что с ней делать!

Шорола тихо заплакала.

— У меня есть немножко денег, — проговорила Шема. — Я думала их оставить Гопалу. Но если хотите, я дам один совет, — обратилась она к Бидху, — попытайся устроиться в труппу бродячих актеров. Мне кажется, это выйдет. А мы пока будем жить на эти деньги. Когда наступят лучшие времена, отдашь мне. Они все равно пойдут Гопалу.

Шорола и Бидху были растроганы до глубины души словами Шемы и решили поступить по ее совету.

На рассвете следующего дня, взяв у Шемы пять рупий на дорожные расходы, Бидхубхушон вышел из дому. Он направлялся в Калькутту. В полдень Бидху присел отдохнуть под деревом у пруда и невольно опять задумался над своим положением. «Музыка, правда, хорошая вещь, но унизительно все же скитаться вместе с бродячими певцами».

Пока Бидхубхушон размышлял, каким еще путем он мог бы зарабатывать деньги, к дереву, у которого он сидел, подошел какой-то путник.