– Мнешь, да? – веско сказал китаец, спускаясь по лестнице, – Напрасно. Так ты никогда не добьешься своего… Чего испугался? – Ласково спросил он, подходя к Тотмию.

– Простите, хозяин, – с чудовищным акцентом ответил юноша.

– Да перестань, – отмахнулся китаец. – Лучше пойди и вымой руки. Или нет! Садись и рассказывай, что ты хотел сделать?

– Горшок.

Китаец поморщился.

– Нет, пожалуйста, больше не делай этого никогда. Слышишь? Точно так же, как и миски для похлебки – этим пусть занимаются бездельники и глупцы. А я не позволю изготовлять на моем станке в моем доме из моей глины подобную пошлость. Ты меня понял?

– Да, хозяин.

– Прекрасно. Тогда возьми глину и сделай что-нибудь изящное. Кувшин. Это ты умеешь?

– Да, хозяин, – кивнул головой раб. – Я был учеником гончара.

– Как?! Негодник! – возмутился китаец. – И ты до сих пор скрывал это?

– Я не знал, хозяин, что для вас это важно, – пытался оправдаться Тотмий.

– Ну, во-первых, мне неприятно, что ты меня величаешь не иначе, как «хозяин», – наставительно заметил китаец, располагаясь на низкой скамеечке подле стола. – Признаться, в общении с тобой я таковым себя не ощущаю: мой раб лазает по моим вещам, работает моими инструментами, а порой и спит на моей постели. Я хочу, чтобы ты называл меня Ну-от-хаби. Ты понял?

– Да, я понял.

– Ты в силах запомнить это простое китайское имя?

– Да.

– Тогда ответь, почему ты не называешь меня так?

– Я думал, вам не понравится, – сказал раб.

– Думать нужно всегда, в этом ты прав. Но порой следует этого и не делать. Впрочем, начинай…

Закрутился станок, глина под тонкими пальцами юноши поехала вверх, приобретая выемку, которая все углублялась по мере роста будущего изделия. Изящные стенки сосуда свидетельствовали о большом мастерстве юноши.

Но китаец только покачал головой: