— Я и говорю, у дочки был, мне зачем? Как назывался не помню.

— Может вспомните название сотового оператора?

— Не, начисто забыл. Говорю, без этого жить можно. Главное продуктов изобилие, дефициты: бери не хочу. Как коммунисты кончились, так из-за кордона автомобили, одежда, бытовая техника хлынула. Только плати. Доллары свободно, джинсы, бери не хочу, не то что нынче, ОБХСС не дремлет, лишь бы срок накрутить.

— Вадим Викторович, я задам совсем простой вопрос, который вы не можете не знать: какого цвета паспорт в будущем?

— Как это, какого? Такой же.

— А кто страной руководит в том времени, Политбюро?

— Ну, да совет какой-то.

— Последний вопрос, ведь вы москвич. Скажите, как назывался в будущем проспект Максима Горького, а точнее её часть?

— Да хрен его знает, я что должен всё помнить. Жили тихо, никого не трогали. Власть сменилась и ладно. Пенсия хорошая, 250 рублей.

— Кстати о деньгах, не помните, сколько буханка хлеба стоила?

— Начальники, чего пытаете? Говорю, память плохая. Вертайте в хату, устал я.

В разговор вновь вступил Серебряков. Лицо его изменилось: выражение из доброжелательного и располагающего к откровенному разговору, сделалось холодным и каменным. Глаза сверлили никчёмного человечка. Панкратов сжался, чуйка у рецидивиста хорошая, понял — предварительная беседа кончила, сейчас его будут потрошить. И не ошибся.

— Слушай сюда, мокрушник, хватит «толкать фуфло» (обманывать). Будешь в «хате на шконке шмуракам лепить» (в камере на нарах соплякам врать). Мне не надо. Теперь понятно?

Панкратов и Соболев уставились на полковника. Соболев с удивлением к такому глубокому знанию тюремного арго, зек, наоборот, уважительно с пониманием. Серебряков выдержал паузу и продолжил:

— Мы из Конторы и возможности у нас большие. Для начала договоримся, чтобы перевели тебя в пресс-хату. Люди с тобой побеседуют, всё вспомнишь. Договоримся с судьёй, «за жмуриков лоб зелёнкой намажут» (за убитых приговорят к расстрелу). Выбирай: рассказываешь откуда «верхушек нахватался» (узнал) про будущее, на «луну не отправишься» (не расстреляют), получишь свою пятнашку. Другого базара не будет, решай сейчас!

Из Панкратова словно выпустили воздух, он как-то сжался, плечи опустились, на лбу испарина. Серебряков, с его прошлым опытом работы, где доводилось не только вести интеллигентные и умные беседы с агентами разведок, но иногда жёстко ломать спецконтингент, был весьма убедителен.

— Понял, понял, начальник. Сказали бы, что конторские, я думал, за мои дела домогаться станете. Всё расскажу.

— Слушаю, — Серебряков поправил галстук, — как на духу, понял.

— Значит так. После мокрухи я в бега подался, это летом 66-го. Свои грехи описывать не стану, сами знаете.

Серебряков кивнул и выразительно постучал по папке с уголовным делом, продолжай дальше.