— Всесоюзное управление по охране авторских прав. Находится в Москве. Я вот думаю, раз звучит в эфире и записывается, то там у него всё схвачено. И мне ничего не доказать? Я об этом не подумал. Его надо прижать, точно попаданец, расколоть не сложно, пусть побеседуют. А как быть с песнями, скандал чудовищный! Пусть ищут компромисс, но нельзя же так
— Дима, ты чего тут раскомандовался? Я тебе не мешаю? Позволь самому решать, что делать! Бери бумагу и излагай всё подробно, начальство решит как поступить. Сам-то не грешишь плагиатом, коли позиционируешь себя музыкантом, в твоём положении возможностей хоть отбавляй? — Соболев улыбнулся. — Тебя и ругать неловко, спаситель как никак!
— Я грешу в меру, на любительском уровне, авторские права не регистрирую, на радио не лезу. Своё эго держу в узде, тщеславными помыслами не страдаю. Кроме того в активе группы имеются собственные песни, их мало, но планирую представить тексты и мелодию. А то, что делает Мальцев — свинство! Не удивлюсь, если он зарубежные хиты приватизировал, — глядя на удивлённую мину собеседника, добавил, — другими словами, прикарманил пользующиеся большой популярностью песни.
— Ладно, с этим разберёмся. И вот ещё что: наши встречи будем проводить вне здания «конторы», нечего тебе здесь маячить. Это требует начальство, да ведомственные инструкции. Я тебя свожу на конспиративную квартиру или пересечёмся где-то на нейтральной территории по телефонной договорённости. Ты меня понимаешь? Вот и ладно. Держи пропуск.
Соболев проводил агента до двери, задумался и стал писать свои предложения по новой информации о московском бесконечно талантливом спортсмене и музыканте Егоре Мальцеве. Из головы не выходил сегодняшнее происшествие, а если бы Димка промедлил. Распластало бы как лягушку на дороге, мама бы не перенесла.
8. Посиделки
За неделю до своего дня рождения, Соболев пригласил Петрушевского в гости. До этого «Попаданец» у куратора дома не был. После памятной, чуть не закончившейся трагедией истории, старший лейтенант сблизился с Дмитрием, называть их отношения дружбой пока не давал маленький срок знакомства и особые отношения по негласной работе. Но то, что оба испытывали взаимную приязнь оспаривать никто не собирался. За месяц до своего дня рождения, Соболев поздравлял Диму с возрастной вехой — совершеннолетием. Они славно посидели на Нейшлотском, Соболев познакомился с родственниками Петрушевского, было весело, легко и задушевно. Пришло время ответного визита, в субботу планировался сбор в двухкомнатной квартире на Кондратьевском проспекте.
Петрушевский вышел из трамвая, сразу нашёл нужный дом. Это был образец сталинского неоклассицизма, заложенный ещё до войны и сохранившийся во время блокады. Возникла аналогия со своей сталинской пятиэтажкой на Нейшлотском, но уже послевоенной постройки. Дверь открыла миловидная женщина по возрасту напоминающая скорей старшую сестру, чем маму именинника.
— Здравствуйте, Димочка! Ничего, что так к вам обращаюсь? После той страшной истории, я иначе вас не называю, всё просила сына познакомить со своим спасителем. Меня зовут Нина Георгиевна, проходите, пожалуйста, вот тапочки.
Петрушевский, поставил свёрток с подарком, конфеты и шампанское, скинул пальто и зимнюю шапку, переодел обувь. В этот момент из ванной вышел Соболев в белой рубашке с галстуком, гладко причёсанный, благоухающий одеколоном «Шипр». Поздоровались. За стол сели втроём, оказалось, что больше никого не приглашали. Словно прочитав немой вопрос Петрушевского, Виктор отчитался:
— В узком кругу спокойней и приятней. На работе поздравили, а дальних родственников, которых сам толком не знаю, не приглашал. Мама давай тост.
Чокнулись: мужчины пили водку, Нина Георгиевна потягивала кагор, а невостребованное шампанское сиротливо маячило на середине стола. Разговор завязался не сразу, медленно раскручиваясь на заходах алкоголя под хорошую закуску. Нина Георгиевна мягко интересовалась работой Петрушевского, его увлечениями, родителями, а про себя удивлялась, что может связывать её состоявшегося сына и подростка, которому недавно исполнилось восемнадцать. С другой стороны, это повод как-то отблагодарить юношу за геройский поступок.
— У вас, Дмитрий, всё впереди. А я вот преподаю историю и политэкономию. Пенсия не за горами, но пока всё хорошо. Правда, Витенька?
— Конечно, мама. Мы пойдём с Димой покурим, ладно?
На лестничной площадке примостились на подоконнике, пустая банка из-под консервов служила пепельницей для сознательных курильщиков из соседних квартир. После выпитого обоим стало хорошо и тянуло на разговоры.
— А ты знаешь, что с 2013 года в Российской Федерации, начал действовать закон, запрещающий курение в общественных местах. Производителей сигарет обязали печатать на пачках предупредительные надписи. Кроме того вступил в силу запрет на любую рекламу табака. Минзрав озаботился здоровьем россиян, но бизнес цепко держится за свои прибыли: табачное лобби в органах власти, взятки и всяческие ухищрения, сводят на нет благие намерения. Ещё раньше, в августе 1990 года, закрыли почти все табачные фабрики на профилактику и грянули табачные бунты. Разъярённые толпы перекрыли Невский проспект, а в Москве начали переворачивать и жечь киоски.
— Ну ты наговорил! И что штрафовали за нарушения?
— Точно не помню, кажется пятьсот рублей, по теперешним деньгам около полутора рублей. Но что-то не помню громких случаев со штрафами. Как дымили, так осталось. Кто захотел, тот бросил. Мы с женой, например, завязали в десятом году и ни разу не пожалели.
— Постой, постой! С твоих слов получается, что цены выросли в триста раз?! Это что же, хлеб в будущем стоит больше сорока рублей за буханку?
— Примерно так, я не экономист, обычно отслеживается изменение цен и покупательная способность граждан. Вот цифры по памяти: сейчас на условную среднюю заплату в СССР можно купить одиннадцать тысяч коробков спичек, — Петрушевский задумчиво пожевал губами, в уме прикидывая цифры, — а в нашем с тобой будущем — три тысячи, то есть среднюю зарплату по России, на моё возвращение из шестнадцатого года. А это снижение покупательского уровня почти в четыре раза.