— И мусорят тут. Тоже мне, защитники хреновы.

— Не ругайся в церкви!

— Не каждый день ходят они. Только когда журналистов нет.

— Почему только без журналистов?

— Потому что тогда и полиции нет. Они сунулись было в первый день выставки, так им живо показали, что к чему.

— Ах, вот оно что… Трусы!

— Перед кем митингуете?

— Срамота.

— А чего они хотят-то? — осведомился я у стоявшей возле меня пожилой четы — не той, что с перехода, а другой.

— Ты что, любезный, читать не умеешь? — вежливо-издевательским тоном поинтересовались они.

Действительно, на плакатах все было написано красным по белому. «Руки прочь от достояния Тверской земли!», «Москва, тебе уже хватит! Оставь и нам!», «Коллекция Юрьевских останется в Младове!» — и все в том же духе. Короче, не отдадим, но пасаран, долой столичных, зажрались и тому подобное. Честный порыв. И даже не скажешь, что тематика высосана из пальца. Вот я тоже недавно…

— Коллекцию собираются перевозить в Москву?

Я снова повернулся к пожилой паре, но те уже направились к выходу и меня не услышали, так что вопрос утонул в голосах других людей. Вопрос, конечно, был риторическим: надписи на транспарантах избавляли от всякой необходимости на него отвечать — но осадок все равно остался. Им-то я что сделал?

Пожалуй, на сегодня впечатлений хватит. Лучше наведаться в общежитие и узнать, как обстоят дела с моей комнатой. А ознакомление с национальным достоянием отложить на потом. Тем более, туда сейчас и не пройти: защитники не пропускают никого в здание, только позволяют выйти тем, кто на момент их появления (а точнее, активизации) уже находился внутри.

Я последовал к выходу, когда уже у самых ворот столкнулся с небольшой группой школьников, заходящих с улицы. На вид — пятиклассники, может, чуть постарше. Завидев митингующих, они возбужденно заголосили и наперегонки побежали к ним, радостно вопя во всю глотку:

— Шизик тут!

— Шизик с вами!

— Шизик, выходи!

Один из пацанов, поскользнулся и полетел на землю, но на него никто не обратил внимания. Тут же подскочив, словно резиновый мячик, он, как ни в чем не бывало, припустил следом за товарищами, горланя громче прежнего:

— Шизик, шизик!