– Ша, чмыри! Ша! – опять заорал Смирнов, тяжко подпрыгивая на своей шконке и стуча по дужке кулачищами. – У кого найдем черенок, отметелим как последнего чухана!

Опять пауза – три секунды. Воспользовавшись затишьем, я красноречиво замычал и, приподнявшись на локте, со страдальческой гримасой на лице застонал:

– Оооо, Серый… Это я, я… Я проглотил чеере-ено-о-ок… Умереть хочу-у-ууу… Жить невмоготу-у-у-уу… – и рухнул обратно, скукожившись в три погибели.

Что тут началось!

– А-а-а-а-а! – заверещал пидер Григорий фальцетом. – Вот оно! Оно! Как в 54-м году! А-а-а-а! Давай – зайди, зайди! – Это адресовалось попкарю. – Зайди, а он по башке тебя жахнет, переоденется и свалит отседа! Давай, давай…

– Доктора позови, начальник! – орал Смирнов, нешуточно стуча кулаком по кроватной дужке. – Доктора! Кореш умирает!

– Пидер! – завизжал баландер, перекрикивая всех подряд. – Пидер! Ложку сожрал, тварь! Да чтоб она тебе там, блядь ты такая, поперек жопы застряла!

– За пидера ответишь, чмо! – прорычал Смирнов, грузно прыгая со шконки на пол, и метнулся к двери, намереваясь, видимо, вцепиться в глотку баландеру.

Осторожно перевернувшись на другой бок, я активизировал стенания и с любопытством наблюдал за развитием ситуации. Смирнов благополучно схлопотал от корпусного по рукам и принял на грудь пару тарелок с объедками, ловко запущенных через кормушку баландером. С не меньшей ловкостью вернув тарелки обратно, мой корешок взвыл как волк и принялся лупить кулаками по гулко завибрировавшей двери, изрыгая гнуснейшие тирады в адрес врагов. Судя по мощному реву и диким воплям снаружи, психи из общих камер уже давно вошли в возбужденное состояние и всячески поддерживали наше выступление. В общем, имел место безобразный дебош.

Корпусной, надо отдать ему должное, пребывал в растерянности совсем недолго. Похлопав чуток белесыми ресницами на бесновавшегося у кормушки Смирнова, попкарь завопил, как подрезанный:

– Спецназ! Спецназ! – И так до тех пор, пока под сводами психотделения не наступила относительная тишина.

– Будете базарить – спецназ позову! – закрепляя успех, объявил корпусной. – Они уже неделю без работы – соскучились, поди! – Публика замолкла – только отдельные задушевные всплески былого буйства доносились в нашу сторону из коридора. В общих камерах поголовное большинство самостоятельно гасило наиболее неуемных: сей процесс выражался в мычании заткнутых ртов и причитаниях типа «не надо, не надо – я сам!».

– Ну че – есть желающие повозбухать? – победно воскликнул корпусной. – Если есть – я завсегда пожалуйста!

Возбухать никто не пожелал. Методы воспитательной работы уидовского спецназа,[6] отделение которого постоянно дежурило где-то на верхних этажах Си-1, надолго оставляли мрачный след в памяти любого обитателя пенат, будь он хоть трижды дегенератом.

– Ну зачем спецназ? – вкрадчиво пробормотал вредный Григорий после некоторой паузы. – Ты зайди сюды, пощупай его – вдруг он кони кинул? А коли не кинул – так он тебе по черепу жахнет, переоденется и, как в 1954-м…

– Да заткнись ты, чмо! – пресек старого педераста Смирнов. – Человек умирает! Ну давай, давай – сделай че-нибудь, братуха! – обратился он к попкарю. – Доктора позови – не веришь, сам зайди, проверь – ведь помрет же!

– Вот это ты влип, Иваныч, – грустно резюмировал Адвокат. – ДПНСИ доложишь, что подследственный ложку заглотил, – вставят на всю катушку. Куда смотрел? Не доложишь – вдруг помрет? Опять же вставят. В камеру зайдешь – на части порвут. Хи-хи…

– Ага, разогнался! – досадливо пробурчал корпусной. – Щас все брошу и побегу докладать! Пусть себе лежит – ни хера ему не будет!

– Зря ты так, Иваныч! – сурово прикрикнул Григорий. – У меня разок корпусной недоглядел – подследственный отравился дрянью и помер. Так корпусному поджопник – пошел на хрен с работы! – и платить компенсацию семье заставили…

Так что – топай. Пущай экстренный вызывают – надоть бы этого в клинику свезти.