Человеческая история в целом — история прогресса и непрерывного усовершенствования. Наша жизнь стала несравнимо лучше благодаря прорывным достижениям в сельском хозяйстве, гигиене, транспорте и медицине. Мы приручили электричество, построили железные дороги и изобрели телефоны. Но на протяжении почти трех веков методы расследования неестественных смертей в Америке практически не изменялись. В большей части страны они оставались анахронизмом, наследием XIII века, имевшим больше отношения к алхимии, чем к современной медицине, опирающейся на науку.

Коронер был местным чиновником, его юрисдикция охватывала округ или город. Он мог быть шерифом, членом магистрата или мировым судьей. Он также мог быть плотником, пекарем или мясником. Во многих округах коронерами работали гробовщики. Коронера обычно избирали либо назначали избранные власти, так что его должность всегда была политически ангажированной. Он попадал на свое место благодаря не опыту или усердию, а политическим связям и лояльности. Чтобы сохранить этот пост, надо было поддерживать хорошие отношения с избирателями или политическими лидерами. Знать что-либо о медицине коронеру было необязательно — определить причину смерти ему помогал врач, которого обычно называли коронерским врачом, судебным медиком или медэкспертом.

Можно предположить, что, пока Америка оставалась преимущественно сельскохозяйственной, деревенской страной, коронерских расследований было вполне достаточно. Большинство внезапных смертей, скорее всего, были несчастными случаями, происходили по естественным причинам, таким как инфаркты или инсульты. В редких случаях подозрительных смертей виновники обычно не имели возможности скрыться с места преступления. Часто находились свидетели. Идентифицировать тело не составляло труда, потому что у покойного обычно была семья или соседи. Большинство людей не отъезжали далеко от тех краев, где родились, так что все знали друг друга. В таких обстоятельствах 12 здравомыслящих соседей — это лучше, чем ничего.

Но по мере того, как росли города, недостатки системы коронеров становились всё очевиднее[12]. Людей становилось все больше, как и возможностей для преступников. В нескольких кварталах большого города в убогие многоквартирные дома набивались десятки тысяч человек — приезжие, иммигранты, бывшие фермеры в поисках работы. Злоумышленник мог легко скрыться с места преступления на поезде или машине. В таких городах, как Нью-Йорк, Филадельфия, Чикаго или Бостон, стало очень легко затеряться, а значит, расследование подозрительных смертей оказывалось гораздо более сложным.

К тому же практически по всей стране коронеры имели репутацию малограмотных взяточников. Их положение было весьма удобным для коррупции, мести и шантажа. Коронер заводил связи с могильщиками, готовыми отстегнуть ему наличные. В некоторых юрисдикциях он имел право предъявлять обвинение и устанавливать сумму залога в случае убийства или преступной неосторожности, например при гибели на рабочем месте, но эта проблема легко решалась с помощью денег и влияния.

Коронеры были вправе организовывать расследования по собственному усмотрению, при этом за каждое дело коронеру и присяжным платили, что, по сути, позволяло им запустить руки в государственный карман. Коронеры выбирали в присяжные своих дружков и могли рассчитывать, что те не глядя подпишут любое заключение, на которое укажет полиция или прокуратура. Вместо того чтобы помогать уголовному правосудию, коронеры часто становились помехой на его пути. Из-за своей нерасторопности они затягивали с предъявлением обвинений в убийствах, часто совершали примитивные ошибки. Их показания в суде зачастую были ненадежными и бесполезными.

Судебные медики при коронерах часто были ничем не лучше — некомпетентны и равнодушны к своим обязанностям. В 1920 году Реймонд Моли, профессор уголовного права Колумбийского университета, изучил дела, предоставленные коронерами округа Кайова в штате Огайо. Он обнаружил изобилие нелепых записей о причинах смерти: «то ли смерть, то ли самоубийство», «тетка сказала, что она жаловалась на пневмонию, похоже на наркоманию», «подозрительно напоминает отравление стрихнином», «найден мертвым», «голова отделена от тела», «то ли нападение, то ли диабет», «диабет, туберкулез или нервное несварение» и «найден раздавленным»[13].

В 1914 году работу нью-йоркской коронерской системы расследовал комиссар счетной палаты города Леонард Вальштейн. Положение комиссара давало ему право истребовать документы и вызвать свидетелей для дачи показаний.

Слухи о расследовании пришпорили коронеров, которые затягивали с отчетами. Спустя месяц после объявления о расследовании Вальштейна коронеры подали отчеты о 431 предположительно насильственной смерти, около 200 из них произошли более года назад, еще 63 — более трех лет назад.

Выслушав свидетелей, в том числе всех городских коронеров и судебных медиков, в январе 1915 года Вальштейн издал разгромный отчет: среди всех мужчин, занимавших должность коронера, «ни один не обладал достаточным опытом или знаниями, чтобы считаться квалифицированным для надлежащего исполнения своих обязанностей». Из 65 человек, которые служили коронерами с основания Нью-Йорка в 1898 году, только 19 были врачами. В отчете уточнялось, что восемь человек были могильщиками, семь — «политиками и хроническими чинушами», шесть — агентами по недвижимости, двое содержали салуны, двое были водопроводчиками, а остальные представляли самые разные профессии, включая печатника, аукциониста, мясника, музыканта, молочника и резчика по дереву[14].

Джордж Лебрен, который служил секретарем коронера сорок лет, в своих показаниях заявил, что коронеры Нью-Йорка были «бессовестными мошенниками, торгующими правосудием за мелкую монету. Единственное, что их интересует в каждом новом случае, — это выяснить, на чем они могут нажиться и как использовать свое положение для шантажа»[15].

Судебные медики «набирались из рядов посредственности», гласил доклад Вальштейна. Хорошие врачи с обширной практикой не хотели тратить время на то, чтобы среди ночи осматривать трупы и связываться с судебными тяжбами. Врачей, которые были готовы сотрудничать с коронерами, притягивал стабильный источник легких денег. Они часто лишь окидывали тела взглядом, а то и вовсе ничего не делали. В докладе приводились примеры, когда врачи в моргах подписывали пачки свидетельств о смерти, едва взглянув на покойных.

Причины смертей, заверенные коронерами, часто были до абсурда нелепыми. В одном случае таковой был объявлен разрыв аневризмы грудной аорты, причем диагноз этот каким-то образом поставили без вскрытия. Одновременно в докладе коронера забыли упомянуть, что у покойного было смертельное пулевое ранение головы, а в руке — револьвер 38-го калибра, из которого был совершен один выстрел.

Следователи Вальштейна пересмотрели 800 свидетельств о смерти и обнаружили «полное отсутствие доказательств, оправдывавших выбор указанной причины смерти» в 40 процентах документов. Когда коронерских медиков спрашивали, почему они выбрали один диагноз вместо другого, имеющего схожие признаки и симптомы, те часто признавались, что не могут объяснить свои выводы. И кажется, они брали диагнозы с потолка.

«В целом у судебных медиков есть излюбленные причины смерти, — писал в докладе Вальштейн. — К ним относятся хронический нефрит, хронический эндокардит и, если речь идет о младенцах, судороги… Хронический нефрит и эндокардит ведут захватывающую борьбу почти на равных».

Свидетельства о смерти, заверенные коронерами, были настолько ненадежными, что представители отдела здравоохранения подтвердили: городская статистика смертности стала бы куда более точной, если бы такие свидетельства перестали учитывать вообще.

Система медицинской экспертизы отличается от коронерской в частности тем, что ответственность за определение причины и рода смерти лежит на компетентном враче, специально обученном такого рода диагностике. Юридическую часть работы коронера выполняет полиция, прокуратура и суд. Коронерские расследования теперь полностью отменены.

Конечно, нельзя сказать, что все коронеры были коррумпированы или некомпетентны. Разумеется, среди них были достойные и честные люди, которые добросовестно выполняли свои обязанности. Увы, и сейчас некоторые судебно-медицинские эксперты не пригодны для этой работы. В оправдание медиков тех лет стоит сказать, что врачи мало что узнавали о смерти в медицинских школах, потому что пациенты, которых им предстояло лечить, были живы. Диагностика причины и рода смерти не входила в программу медицинских вузов.

Полиция также была совершенно не подготовлена к научному исследованию убийств примерно до середины XX века. Лишь в редких полицейских отделениях для трудоустройства требовался диплом о высшем образовании, и многие офицеры не окончили даже школу. Как и коронеры, многие полицейские не умели читать и писать, особенно в маленьких городах и сельской местности. Подготовка к работе была минимальной. Самым суровым в стране считался восьминедельный курс для новых рекрутов кливлендского полицейского отделения, введенный в конце 1910-х годов[16]. В полицию брали не за интеллект, а за силу и бесстрашие, способность разнять драку или затолкать подозреваемого за решетку. Навыки критического мышления также не имели значения, поскольку признание из подозреваемого можно было добыть путем допроса с пристрастием, то есть угрозами, запугиванием и побоями.