Из «Опеля» вышли два человека — молодой и постарше. Тот, что был постарше, заметно прихрамывал и опирался на большую трость. Даже издали бросался в глаза то ли золотой, то ли позолоченный массивный набалдашник трости. Ее обладатель вышел прямо под свет фонаря и на золоте набалдашника между пальцев на секунду отчетливо сверкнул какой-то синий огонек — то ли перстень, то ли еще что-то.

Но самое неожиданное началось после этого. Водитель минивэна, выйдя из машины, открыл задние двери, из которых массивный человек в черной мусульманской одежде и в черной маске вытолкал связанного седого мужчину в ярко-оранжевом просторном балахоне. Во всяком случае, оторопевшему от неожиданности Лазареву сначала показалось, что это балахон. Однако когда пленника поставили на ноги, оказалось, что это — что-то вроде наряда узников Гуантанамо или пленников исламистов. На глазах у седого была черная повязка. Лазарев ожидал увидеть что угодно, но только не эту картину. С этого момента он стал сожалеть, что не взял с собой ни телефона, ни фотокамеры или хотя бы бинокля — чтобы рассмотреть номера автомобилей. И уж теперь появился особый резон затаиться и не делать резких движений.

«Золотая трость», явно главный среди этой компании, что-то сказал на языке, показавшемся Лазареву знакомым до боли. Ну, конечно! То ли чеченский, то ли ингушский — Владимир наслушался этих диалектов сначала в армии, а затем в ходе долгих «цветочных» разборок 90-х. Немало у него осталось зарубок после тех «разговоров». Вспомнив это, разведчик почесал едва заметный шрам на подбородке.

Подручные «золотой трости» забегали, что-то доставая из машин. Водитель «Опеля», сравнительно молодой парень, по виду до тридцати (насколько Лазарев мог разобрать, вглядываясь в игру теней на том берегу), достал из легковушки видеокамеру и начал возиться с ней. Здоровяк в черной одежде джихадиста держал за шкирку пленника, который тихонько поскуливал. Водитель минивэна достал какие-то черные коробки, из которых извлек автомат (вроде бы калашников — издали было не разобрать) и некий предмет, сверкнувший на мгновение в его руке.

Пленника выволокли в круг света от фонаря и сняли с него маску. Тот испуганно осмотрелся. Увидев здоровяка в черной одежде, он жутко завыл и начал что-то торопливо объяснять «золотой трости» все на том же чеченском языке. Его никто особо не слушал — вся четверка продолжала какие-то зловещие приготовления, переговариваясь между собой. Лазарев уловил и несколько слов на вполне приличном русском языке с явным кавказским акцентом. Водитель «Опеля» отчетливо произнес, обращаясь к главному:

— Умар, мне лучше снять с ногами или больше близкий план?

— Что? — на неплохом русском ответил Умар с тростью. — Слушай, не задавай ерунды, да? С ногами, без ног — какая ему теперь разница?

Вся четверка дико заржала, а пленник снова заговорил с Умаром на своем языке. Обладатель трости резко осадил его, видимо велев заткнуться, и что-то добавил, после чего его подручные снова загоготали.

Узника поставили на колени в кругу света, а сзади расположился громила в черном. В руке его теперь отчетливо был виден тот предмет, который ему передал водитель минивэна. Это оказался немалых размеров кинжал — точь-в-точь такой, как на роликах исламистов из Сирии и Ирака. Водитель бусика в это время взял в руки калаш (теперь, когда он ближе подошел к кругу света, сомнений в марке автомата не было) и направил на заливавшегося слезами пленника.

— Пикнешь — пристрелю, как бешеный собака, — громко и спокойно произнес обладатель автомата, тоже на ломаном русском. Пленник слегка притих, продолжая сотрясаться в беззвучных рыданиях.

Водитель «Опеля» с камерой встал прямо перед узником, спиной к Лазареву, приготовившись к съемке. Громила схватил пленника за волосы и по команде главного, направив кинжал в сторону камеры, прокричал на плохом английском:

— Мы, воины Аллаха, приговариваем предателя к смертной казни. Мы…

Он запнулся и что-то начал спрашивать по-чеченски. Главарь взорвался руганью и гневно начал что-то втолковывать боевику. Пленник снова начал периодически повизгивать и получил по шее от своего мучителя.

Начался дубль два. На этот раз джихадист говорил без запинок:

— Мы, воины Аллаха, приговариваем предателя к смертной казни. Он ослушался приказов командования, он попытался выдать нас, воинов джихада, неверным, он подверг риску операцию по подготовке священной войны в Европе. И за это подлежит немедленной казни. Это первая жертва той священной войны, которую мы переносим сюда, к неверным. Он станет первым, кто ответит за злодеяния христианских убийц в Сирии, за ваш крестовый поход против наших братьев. Но он будет не последним. Европа, мы пришли сюда, мы отомстим. Аллах акбар!

На этих словах джихадист резко ударил кинжалом по горлу пленника, держа его за голову. Узник издал дикий гортанный звук, а из горла потекла темная вязкая жидкость. Лазарев, до последнего надеявшийся, что перед ним разыгрывается какой-то дурной спектакль, резко дернулся при этой жуткой картине, задев ветку березы. С неимоверным треском с ветки взвились попугаи, подняв за собой стаю своих зеленых соплеменников.

Все собравшиеся на лужайке на другом берегу озера (разумеется, кроме пленника, бьющегося в конвульсиях) дружно обернулись на звук и увидели темную фигуру, метнувшуюся вглубь рощи. Лазарев бросился бежать в сторону своей машины. И услышал сзади громкий одиночный выстрел. Он пригнулся и начал бежать не по прямой, а стараясь заскакивать за деревья, возникавшие перед ним — так, чтобы за спиной всегда было какое-то прикрытие. Выстрелов он больше не услышал, но, на секунду обернувшись, увидел, что по мосту через озеро за ним уже бежит один из убийц.

У Лазарева было солидное преимущество. Он на ходу мысленно поблагодарил сам себя за столь удачно выбранное место передачи «посылки». Каким бы молодым и прытким ни был его преследователь, у него не было шансов достичь разведчика до того, как тот заведет машину. Выбегая на место парковки, Лазарев заранее нажал дистанционный пульт, открыв машину и даже запустив двигатель. Уже запрыгнув в нее, он увидел, как сзади на ту же поляну выскакивает один из чеченцев.

Лазарев сразу ударил по газам, направившись в сторону дороги. В зеркало заднего вида он отчетливо увидел красный огонек прицела и завилял машиной, стараясь уйти от пули. Но выстрела не было. Уже выезжая на дорогу, Владимир обернулся и увидел на поляне того самого молодого водителя «Опеля», который держал на плече камеру — это ее огонек разведчик принял за лазерный прицел. Лазарев понял, что чеченец снимает номера его машины…

— Черт! — только и крикнул Владимир, несясь уже в сторону Лейдена по узенькой дорожке между лесами и озерами. Он знал, что вплоть до элитных коттеджей Ворсхотена камер не будет, а значит, пока можно было не волноваться. Знал он также, что чеченцам его не настичь, даже если бы они очень захотели. Они в лучшем для себя случае сейчас выруливают на трассу Амстердам-Гаага. Она хоть и является скоростной, но с нее никуда не свернуть до самого города, в который они въедут с разных сторон (при этом чеченцы наверняка даже не уверены, поехал он в сторону Гааги, Лейдена или Схевенингена). Так что спешить уже смысла не было.