Сколько бы и что бы Эндрю Кьюненен ни получал, ему было мало и хотелось еще: всё больше наркотиков, всё более извращенного секса, всё более дорогих вин… И как-то так постепенно он пришел к убеждению, что все
Распутывая историю Эндрю Кьюненена и докапываясь до истоков его личности, рассчитывать мне приходилось только на саму себя, — а тайны свои он выдавал крайне неохотно. Ребенок-красавец от смешанного брака филиппинца с итальянкой, вундеркинд c
Шаг за шагом отслеживая путь Эндрю Кьюненена по кривой дорожке, я осознавала, что не просто передаю, как репортер, рассказ о напрочь исковерканном жизнью молодом человеке и его злодеяниях. Я еще и ввожу тему одиссеи героя-скитальца по Америке, стоящей на пороге нового тысячелетия, где за минувшие лет двадцать успели сформироваться качественно новые сообщества, где политкорректность в условиях плавильного котла парализовала многие аспекты деятельности правоохранительных органов и СМИ, где денежными вливаниями затыкаются множественные дыры… Впрочем, есть в мире и вечные, непреходящие ценности, и первая среди них — конечно же, способность могущественных семей всячески препятствовать раскрытию правды и утаивать секреты.
Путешествуя и вращаясь в их среде, я всё больше убеждалась, что гомосексуалы — это сплоченная социальная группа в стадии изменчивого и динамичного преображения в политическое формирование. Их удивительная способность к самоорганизации на местном уровне позволяет им эффективно и напрямую оказывать мощное влияние на правоохранительные структуры. В мегаполисах типа Сан-Франциско или Нью-Йорка Эндрю было бы куда труднее скрыться от полиции. А вот на Южном берегу Флориды, в этой искусственно созданной туристической Мекке, напротив, гей-сообщество столь многочисленно, что особо и не таится.
За пределами Южного берега я не раз сталкивалась с отрицанием как широкого распространения наркотиков, так и наличия специальных структур, призванных это употребление культивировать, — и в гомосексуальном сообществе, и со стороны правоохранителей, которым явственно претила идея затрагивать некоторые запретные темы из боязни быть обвиненными в гомофобии. Было бы у ФБР побольше знаний, к примеру, о гомосексуальном мире Южной Флориды, в жизни бы не удалось Эндрю Кьюненену, входящему в десятку самых разыскиваемых преступников, вольготно прожить два месяца в гостинице
История, единым махом перескочившая с Западного побережья на Восточное, то и дело заводила меня в такие сферы, существования которых я поначалу и вообразить себе не могла. Так, я понятия не имела, в какой глубочайший аффект поверг государственных обвинителей и на местах, и в прокуратурах штатов процесс по делу О. Дж. Симпсона — ведь они теперь ни в какую не желают выдвигать обвинений против подозреваемых в убийстве при отсутствии как минимум неопровержимых, просто-таки железных доказательств[1].
Дело Эндрю Кьюненена также дало мощную подпитку возрожденному благодаря О. Дж. Симпсону жанру бульварно-сенсационного и эмоционально насыщенного освещения громких уголовных дел. «В деле Кьюненена было для этого всё что нужно, — считает продюсер ток-шоу
Что меня потрясло, так это то, в каком количестве и с какой скоростью кочуют по рукам колоссальные деньги всякий раз, как разражается резонансная история. Маниакальное исступление обуревает СМИ, передается полицейским, от которых требуют скорейшего расследования, политикам, от которых ждут жесткой реакции, и просто всем и каждому, кто жаждет поучаствовать в прямом эфире, высказаться в печати, заполонить интернет фотографиями полицейских оцеплений или скорбящих близких на похоронах жертв. Круглосуточная, безостановочная, глобальная мыльная опера! Сокрушенные горем близкие убиенных при этом просто-таки бросаются на растерзание голодному медийному зверю. Впрочем, и копы, и политики ему также скармливаются.
К тому времени, когда я наконец завершила исполнение своих репортерских обязанностей, я вдруг почувствовала себя вернувшейся из долгого-предолгого и весьма диковинного путешествия, в ходе которого где только не побывала — от Военно-морской академии США в Аннаполисе до штаб-квартиры ФБР в Вашингтоне, от кукурузных полей Среднего Запада до чикагских небоскребов, от лавки
А после его самоубийства я, как могла, попыталась собрать осколки воедино.
Часть 1
Мать
15 июля 1997 года в Майами-Бич двадцатисемилетний Эндрю Кьюненен хладнокровно подошел и в упор расстрелял итальянского модного дизайнера Джанни Версаче на пороге его особняка, открыв тем самым сезон величайшей в истории США безуспешной охоты на человека.
Спустя полтора месяца так и не пойманный Кьюненен самостоятельно расстался с жизнью. Его прах был погребен на католическом кладбище Креста Господня в Сан-Диего. Мраморное надгробие было заказано его матерью на гонорар, полученный за интервью программе
Через пару дней в костеле при кладбище прошло отпевание всех погребенных за истекшую неделю. На траурную мессу Марианна Кьюненен-Скилаччи, мать Эндрю, пригласила лишь его старых школьных друзей, в памяти которых Эндрю навсегда останется блестящим умом, а не «психопатом» и «голубым жиголо» из газетных заголовков. В общей сложности явилось человек пятнадцать, включая крестного отца Эндрю, восьмидесятишестилетнего филиппинца по имени Дельфин Лабао. Ни брата, ни обеих сестер среди присутствующих не было: ограничившись семейными поминками, они давно разъехались по домам; и уж подавно не приехал на отпевание сына отец Эндрю, позорно бросивший семью и сбежавший на родные Филиппины еще в 1988 году, после чего Модесто «Пита» Кьюненена в США не видели.
Марианна явилась пораньше, запалила свечи у надгробной плиты в память о сыне. Ей хочется верить — вопреки очевидным свидетельствам в обратном, — что вовсе не был ее младший сынок половым извращенцем, садистом и серийным маньяком-убийцей. Отказывается ее разум смириться с фактом, что на совести Эндрю — пять невинных жертв, убитых им прежде, чем он выстрелил в себя из краденого десятимиллиметрового оружия. Марианна — сама хрупкость, впадает то в говорливость, то в оцепенение, колеблется на тонкой грани эмоционального срыва. По большей части она мила и приветлива, но ее настроение в любой момент может качнуться в противоположную крайность.
Одета она в желтую рубашку Эндрю и синие легинсы из вискозы с принтом. Вот она идет по проходу к переднему ряду с большим пластиковым стаканом ледяной воды в руках, — ей нужно присесть и выпить лекарства. Затем достает из кармана печатные поминальные открытки и раздает их собравшимся. На лицевой стороне — Иисус либо Дева Мария. На обратной — текст:
Фамилии «Кьюненен» в рукописном списке отпеваемых, вывешенном на доске при входе в костел, не значится. Зачитывая поминальный список, священник произносит его имя так, как написала в поданной ему записке мать: «Эндрю Скилаччи». Так что другим верующим, также потерявшим близких, даже в голову не приходит мысль, что за души их родных молитва возносится заодно со столь печально известной заблудшей душой. Марианна Кьюненен смотрит прямо перед собой невидящим взглядом.
Зачем, зачем ее сын убил этих пятерых, прежде чем покончить с собой на борту досками заколоченного плавучего дома в Майами-Бич? ФБР допросили уже больше тысячи человек, но по-прежнему признаются, что практически не понимают его мотива. Ни старые школьные товарищи, ни сотни людей, с которыми Эндрю успел пообщаться за свою недолгую жизнь, не могут взять в толк, как такое могло произойти. Но мать свято верит, что при любом раскладе, что бы там ни стряслось, ее сына просто довели до преступления, а сам он теперь в сонме праведников небесных.
И вот уже огнем пылают темные глаза Марианны, поочередно заключающей в объятия всех собравшихся на службу. Какая-то нарядная дама втискивает ей в ладонь деньги. «Смирись уже, — шепчет, вплотную приблизившись к Марианне, сестра Долорес, старенькая учительница катехизиса, помнящая Эндрю по приходу Святой Розы Лимской. — Нужно смириться».