— Что, действительно есть? Я думал, никакие лекарства…

Дверь закрылась. Меньше чем через минуту горничная постучала опять. В руках она держала две пары браслетов и два пластыря. Засучив рукава, она показала свои запястья — на ней были точно такие же браслеты — и пластырь за ухом.

— Наденьте это, и вас не будет тошнить, — заверила она и помогла прикрепить и пластырь, и браслеты там, где нужно.

Был ли это чисто психологический эффект, или средства действительно работали, Наоми не знала, но уже через несколько минут после того, как горничная ушла, она почувствовала себя немного лучше. По крайней мере, настолько, чтобы продолжить разбирать вещи. Она поднялась с кровати и взглянула в один из иллюминаторов — всего в каюте их было два, — но тут же отвернулась. От вида волн ее снова затошнило.

Джон опять уткнулся в ноутбук. У них было правило: Наоми распаковывает вещи, а Джон не путается под ногами. Он совершенно не умел складывать вещи, а уж разбирать их и подавно. Наоми вздохнула и посмотрела на бардак, который Джон умудрился создать за пару минут, пока искал адаптор. Некоторые вещи он разбросал по кровати, кое-что висело на ручке кресла, а пара предметов туалета валялась на полу. В центре хаоса сидел Джон и внимательно смотрел в экран.

Наоми подобрала комок галстуков и улыбнулась. Злиться было абсолютно бессмысленно.

Джон немного покрутил браслеты и потрогал пластырь за ухом. Никакой заметной перемены в своем состоянии он не почувствовал, а потому постарался не обращать внимания на качку и сосредоточиться на шахматном матче, который вел с неким Гасом Сантьяно. Гас жил в Австралии, в Брисбене; они познакомились на одном из форумов, посвященных шахматам.

Джон играл с ним уже пару лет. Они никогда не встречались, только в Интернете, и Джон даже не знал, как выглядит его соперник. Австралиец был довольно силен, но в последнее время паузы между его ходами становились все продолжительнее и продолжительнее. Положение его было безнадежным, и матч он затягивал из чистого упрямства. Джон стал немного скучать и уже подумывал о том, чтобы найти нового соперника. Сейчас австралиец сделал очередной, ничего не меняющий ход.

— Идите к черту, мистер Сантьяно.

Джон поставил шах. Австралиец уже потерял ферзя, обоих слонов и одну ладью. У него не было ни единого шанса. Почему бы просто не признать свое поражение и не покончить с этим? Джон быстро написал ответ, предлагая сопернику сдаться, и подключился к сотовому, чтобы отправить письмо, но сигнала не было.

Слишком далеко в море, понял он. На тумбочке возле кровати стоял телефон, который поддерживал связь с помощью спутника, но в инструкции сообщалось, что минута стоит девять долларов. Слишком дорого. Что ж, Гасу Сантьяно придется немного помучиться в ожидании ответа.

Джон закрыл файл с шахматами и зашел в свой почтовый ящик, чтобы просмотреть сообщения, которые он загрузил еще сегодня утром, но пока не успел прочитать. На секунду его охватила паника: что, если они будут оставаться вне зоны доступа весь следующий месяц? Как тогда получать и отправлять письма? Джон работал в Университете Южной Калифорнии, там находилась его лаборатория, и обычно он получал где-то сто пятьдесят имейл-сообщений в день. Сегодняшняя порция составила около двухсот писем.

— Это поразительно, дорогой! Ты читал?

Джон поднял голову. Наоми держала в руках рекламный буклет.

— Я как раз хотел прочитать еще раз, повнимательнее.

— У них всего двадцать частных кают для клиентов. Какой чудесный эвфемизм! Приятно знать, что мы не пациенты, а клиенты. — Наоми прочитала еще несколько строк. — Раньше лайнер вмещал до пятисот пассажиров, но теперь две главные палубы, на которых располагались каюты, полностью заняты компьютерным оборудованием. На борту находится пятьсот суперкомпьютеров! Это потрясающе! Зачем им так много?

— Когда имеешь дело с генетикой, приходится обрабатывать огромное количество данных. Это часть того, за что мы платим. Дай-ка мне посмотреть.

Она протянула ему брошюру. Джон взглянул на фотографию — длинный ряд компьютеров и один-единственный лаборант, одетый в белое, разглядывающий что-то на мониторе. Потом быстро пролистал страницы и вернулся в начало. Это фото он узнал сразу же — Джон видел этого человека на его собственном сайте, по телевизору и на многочисленных снимках в прессе, как в научной, так и в популярной. Дальше шла биография ученого, и Джон, хотя уже давно знал все почти наизусть, все же прочитал ее еще раз.

Доктор Лео Детторе был гениальным ребенком, вундеркиндом. В шестнадцать лет он с отличием окончил Массачусетский технологический институт, потом получил степень доктора медицины в Стэнфордском университете, потом написал еще одну диссертацию, посвященную биотехнологии, в Университете Южной Калифорнии, а позже в Институте Пастера во Франции. Затем доктор Детторе сделал важнейшее научное открытие, касающееся модификации ферментов, позволяющее воспроизводить гены в лабораторных условиях. Это открытие сделало его миллионером, лауреатом стипендии Мак-Артура и нобелевским лауреатом. От Нобелевской премии Детторе тем не менее отказался, немало огорчив научное сообщество. Он мотивировал это тем, что все премии, по его мнению, уже давно связаны не с наукой, а с политикой.

Эксцентричный ученый снова шокировал общественность, когда впервые за всю историю начал патентовать человеческие гены, а затем, когда закон запретил это, стал активно выступать против отмены законодательства.