– Допрос беляков ведет. Не колются, гады… – фасонисто цыкнул он зубом, сплюнув на затоптанный, давно не мытый пол.

Из-за дверей отчетливо доносился яростный голос комиссара:

– Смотри, смотри, контра, – как сейчас будет подыхать этот щенок!.. А твоя участь будет еще хуже!..

Раздался выстрел, и хриплые стоны превратились в протяжный вой, от которого мурашки побежали по коже. Прогремел еще один выстрел – и вой, казалось – уже достигший своего апогея, усилился и, поднявшись на тон выше, превратился в дикий нечеловеческий визг.

– Милое дело, – с удивительным безразличием продолжал рассуждать ординарец, – одного пытают, другой смотрит. Проверенный метод – почти все раскалываются.

Михаил, шагнув к двери, открыл ее. На полу, в крови, с уродливой от боли гримасой на лице валялся молодой парень – совсем мальчишка в гимназической форме. Комиссар, стоящий над ним с наганом в руке, обернувшись на звук открываемой двери, брызгая слюной, бешено сверкнув безумными зрачками налитых кровью глаз на перекошенном от злобы лошадином лице, заорал:

– Закройте дверь! Скоро закончу!

Михаил, закрывая дверь, успел заметить еще двоих в кожаных куртках, державших рвавшегося в их руках связанного, с разбитым окровавленным лицом офицера. Поворачиваясь, Муравьев увидел побледневшие лица своих друзей – они разглядели эту картину, стоя у него за спиной.

Михаил, молча развернувшись, вышел на крыльцо, где, похлопав по плечу тяжело дышащего Женю и как бы продолжая начатый перед этим разговор, заметил:

– Добрый человек… Ничего не скажешь…

Вскоре раздался еще один выстрел. Дикий вой прервался на, казалось, самой высокой ноте, и наступила неестественная звенящая тишина.

Через пару минут следом за ординарцем, несшим кувшин воды и полотенце, вышел комиссар, чье ставшее снова простецким добродушное лицо никак не вязалось с мокрыми от липкой крови руками и заляпанной окровавленной одеждой.

Старательно смывая с себя кровь, он приказал ординарцу:

– Отведешь офицера в подвал, я им займусь позже. Поставишь часового.

Вытирая порозовевшим от воды полотенцем руки, он, повернувшись к друзьям, оскалил в улыбке крупные прокуренные зубы:

– Революция, товарищи! Тут не до сантиментов: либо мы их – либо они нас. – И, сменив тон, озабоченно продолжил: – Хорошо, что вы пришли. Я уже хотел посылать за вами, – обратился он к Евгению, – фельдшера пусть идут в лазарет и выполняют свои обязанности, а мы с вами – поедем на передовую, выберете место для нового лазарета, ближе к позициям. Завтра назначено наступление, и у вас опять появится много работы.