К тому, при моей нынешней паранойе…
На тумбочке громко запищал телефон. Я было дернулась взять трубку, но передумав, вернулась на место: время объявляться ещё не подошло.
Уже стояла глубокая ночь, а я так и сидела в кресле, щелкая пультом от телевизора, в поисках какого — нибудь старого фильма. Как назло, по всем каналам шли передачи про политику и бизнесменов. Я остановилась на программе, рассказывающей о рассекреченных документах времен второй мировой войны. По крайней мере, у диктора был хорошо поставленный голос….
В начале второго, заставив себя подняться, я собралась в душ, понадеявшись, что теплая вода разгонит бессонницу. Включив воду, чтобы холодая ванна нагрелась, и, стянув одежду, я невольно зажмурилась: синяки, хотя и немного поблекшие, всё же пугали своим количеством.
Бьет — значит любит, — хмыкнув, я подмигнула своему потрёпанному отражению с глубокой царапиной на скуле. Парень, что проводил допрос, обещал, что оставит мне небольшой шрам на память. Ольга Вячеславовна, которая заботилась обо мне после, обещала, что шрама не будет. Неизвестно, кто из них окажется прав, да только парень изначально ошибся: глядя в зеркало, я вспоминала не о нём, а о Владе, который, по сути, и наставил мне этих меток.
Впрочем, я и в этот раз всё заслужила.
Практически каждая жертва домашнего насилия пытается оправдать своего партнёра, сказала бы сейчас Коломейцева, которая хорошо знала статистику. — Это общеизвестный факт, который всякая побитая баба почему — то игнорирует, считая себя единственной и неповторимой.
И я в этом не исключение: Шимов не виноват, синяки заживут, дело закончится.
На следующий день я проснулась очень рано, ещё не было и восьми. Вот и бессонница….куда, скажите, девать целый пустой день? Выходить из квартиры я не хотела — всегда есть вероятность попасть в какую — то заваруху, а уж у меня в последнее время эта вероятность бьёт все рекорды. Я очень хотела поговорить с Ольгой, а значит, следовало сидеть дома, как мышка.
Где-то к обеду, забросив очередную книгу, которую пробовала почитать, я поймала себя на мысли, что прислушиваюсь к шорохам за дверью.
— Здравствуй, паранойя, — радостно кивнула я самой себе. — Только это сейчас мне не хватало.
Причем, переживать из-за внезапного налёта было глупо: те, кто наблюдал за квартирой, были в курсе моего пребывания здесь. И если они до сих пор не вошли в квартиру, то значит, не было приказа.
Пока не было. И я очень надеялась, что такой приказ не отдадут, по крайней мере, ещё до вечера.
Я долго размышляла, как мне отправиться к Ольге: стоит ли хотя бы попытаться скинуть наблюдателей, попытаться их обмануть или, наплевать на всё, поехать в открытую.
Не то, чтобы я страдала манией величия или преследования, но последние события всё же наводили на мысли, что просто так от наблюдения ни Немец ни, тем более, Шимов не откажутся. Пока не закончена игра, я оставалась под подозрением. Но как поговорить с Ольгой, чтобы не подставить под подозрения её?
Народ у нас в городе недоверчивый, и мои ухищрения могут привести к куда более негативным последствиям, чем простой визит.
В конце — концов, я решила, что для бывшей соседки Лядовой будет куда лучше, если хитрить я не буду, а доеду до новостройки, где жила девушка на такси.
Раскатывать с синяками на лице на общественном транспорте как — то не хотелось.
Дождавшись девяти вечера, я вызвала такси и стала собираться. На улице моросил мелкий дождь, напоминая о том, что весенняя погода — дело не только непредсказуемое, но ещё и довольно прохладное. Пришлось надевать плащ.
Ольга встретила меня как старую знакомую. Кажется, девушку совсем не удивил мой визит.