— А, — хохотнул Гаврилин, — забирает? А что ты скажешь, если я тебе сообщу, что в машине сидел мужик?

— Какой мужик? — не понял Голова.

— Я не знаю, какой мужик, — сказал Гаврилин. — Я знаю только, что мой шеф охотился за этой машиной... Фактически, как я понял, вся эта авария — его рук дело. Он прострелил шину, ну, а дальше... понятно, в общем.

— Он знал о грузе?! — подскочил Голова.

— Да тише ты, что ты орешь? — одернул его Гаврилин. — Не у себя в «Омикроне». Сиди и слушай.

В общем, да — он охотился за конкретной машиной и с конкретной целью... Я видел акт экспертизы. Так вот, из него следует, что наши эксперты очень тщательно проверили химический состав золы, пепла и всего, что поддавалось исследованию в этой машине. Вывод: никаких следов лекарственных препаратов. Ты понял? Никаких следов! То есть из этого следуют две вещи: шеф хотел наложить лапу на груз, но кто-то кинул и его, и тебя.

— Птица, — моментально сопоставив в уме все данные, сказал Голова. — Ах ты, сучка! Из молодых, да ранняя! Выходит, она посадила в свою машину Сундука, настучала на него, а сама слиняла вместе с грузом! Почему раньше молчал? — напустился он на довольного собой Гаврилина.

— Просто не знал, — сказал тот. — Я имею в виду, об этой экспертизе.

— А сообщение по радио?

— Я не обязан информировать тебя о том, что и без того сообщают по радио! — огрызнулся Гаврилин. — И потом, откуда мне было знать, что это имеет связь с... с тобой. С грузом.

Он выпил рюмку коньяка и закурил очередную сигарету, не притронувшись к закуске. Он и сам пребывал в некоторой растерянности по поводу последних событий. Он-то точно знал, что Птица не работала на Соболевского, а версия Головы никуда не годилась по той простой причине, что Гаврилин был уверен: до последнего момента Птица продолжала действовать в рамках полученных от Головы инструкций. До того самого момента, когда посланные майором люди из его группы настигли ее в Сотникове и пришили прямо в конторе этого тамошнего воротилы таблеточного бизнеса... Правда, эта сучка снова едва не вывернулась, не побоявшись сигануть с третьего этажа, но на этот раз карты легли так, как хотелось ему. Фактически, он опять убил одним выстрелом двух зайцев: убрал эту дешевку и нагрел неуязвимого Голову на приличную сумму, свалив все на девчонку... «Ха, — сказал себе майор Гаврилин, — то ли еще будет! В принципе, было бы очень неплохо сдать Голову шефу... но как-нибудь так, чтобы и сам Голова, и этот его помощник, который по роду своей деятельности волей-неволей слишком много знал, были убиты при задержании. А что, это можно будет организовать. Слишком уж длинный за ним протянулся след... Да, пора рубить концы». Он улыбнулся, несмотря на боль в заживающих рубцах, и, дотянувшись, дружески похлопал Голову по плечу.

— Не горюй, — сказал он. — Найдем твою Птицу... Куда она, на хрен, денется. Я своих орлов подключу... Ты не смотри, что они из органов, — когда им платят, они работают, как звери. Кстати, — осененный идеей, воскликнул он, — почему бы тебе не позвонить этому своему... Ну, к которому ехала Птица? Последнему заказчику. На хрена ей твои лекарства? Ей их толкнуть надо, а кому она их толкнет? А тут — готовая договоренность...

— А вот это мысль, — сказал Голова, слегка оживляясь. — Вот это ты молодец, даром, что майор.

— Обязательно позвони, — снова улыбаясь, сказал Гаврилин.

Он знал, что дозвониться до Ульянова Голове вряд ли удастся, а это должно было только укрепить его подозрения. Он знал, что Птица скора на руку, и логическая цепочка выстраивалась сама собой: подставив Сундука и обманув обе заинтересованные стороны, Птица, не мудрствуя лукаво, продает товар первоначальному заказчику, получает деньги и пускает ему пулю в лоб, чтобы он не мог никому ничего рассказать... После этого, конечно же, она могла бы забрать и товар, чтобы попытаться продать его кому-нибудь еще. Это было так логично и казалось таким правдивым, что Гаврилин на некоторое время ощутил что-то вроде раздвоения личности: одна часть его знала правду, а другая была уверена в том, что домыслы относительно Птицы целиком и полностью верны.

Он налил себе и Голове и отсалютовал поднятой рюмкой. Голова кивнул, поднимая свою, и они выпили не чокаясь. Майор Гаврилин вышел из ресторана первым, предоставив Голове оплатить ужин. Когда он спустился с крыльца на ярко освещенную стоянку перед рестораном и, с легкой презрительной улыбкой обогнув машину Головы, направился к своей вишневой «Ладе», с темного неба опять посыпался мелкий и уже по-настоящему холодный дождь.

Катя пришла в себя сравнительно быстро. Удар рукояткой пистолета по голове, хотя и был довольно сильным, пришелся немного вскользь из-за того, что она начала оборачиваться как раз в тот момент, когда он был нанесен. Несколько секунд она лежала неподвижно, прислушиваясь к своим ощущениям и пытаясь определить, где она и что с ней происходит. Очень быстро до Кати дошло, что она по-прежнему лежит в узкой щели между деревянными стенами, глядя в голубое небо с качающимися верхушками страховидной крапивы. Увидев крапиву, она поняла, что явилось причиной совершенно нестерпимого зуда в руках и на лице. Одним из самых ранних впечатлений ее детства было воспоминание о том, как их детский сад летом вывезли за город, и она, оступившись, упала в огромную круглую яму, целиком заросшую здоровенной свирепой крапивой. Тогда ощущения были сходными, вот только площадь, так сказать, поражения оказалась гораздо большей, нежели теперь, — ведь тогда на ней было коротенькое платьице без рукавов, панамка и сандалии с белыми носочками...

Зато тогда не было этой тупой, раскалывающей голову боли в затылке, от которой можно было сойти с ума. «Где же это я так приложилась», — подумала Катя, прислушиваясь к надоедливому звону в ушах и борясь с желанием немедленно начать яростно чесаться, как одолеваемая блохами собака.

Она с трудом приподнялась на локтях, пережив при этом новый взрыв боли, сопровождавшийся легким приступом тошноты и головокружением. В двух шагах от нее валялся труп мужчины, убитого выстрелом в лицо. Зрелище было неприглядное, и Катя поморщилась, отводя взгляд. На глаза ей немедленно попался полускрытый крапивными зарослями укороченный автомат вроде тех, какими с некоторых пор по поводу и без повода вооружались работники милиции, и Катя окончательно пришла в себя, вспомнив все. Мужчина, чей труп лежал рядом с ней, был убит ею — это Катя помнила отчетливо. Она разговаривала с Ульяновым, потом началась стрельба, она выпрыгнула в окно и подвернула ногу... А потом появился этот парень с автоматом, которого она уложила не месте одним выстрелом... и было еще что-то, чего она никак не могла припомнить. Вспоминалась почему-то дырка от сучка в заборе, и это воспоминание странным образом ассоциировалось с болью в затылке. Катя осторожно поднесла руку к болевшему месту и нащупала здоровенную, горячую и влажную на ощупь гулю. Посмотрев на руку, она увидела, что пальцы в крови.

«Это меня кто-то сзади приложил, — решила Катя, — сама я так не могла. Прикладом, наверное, гвозданули... хотя могли, конечно, и кирпичом». Она завозилась, поднимаясь на ноги и стараясь поменьше тревожить растянутую лодыжку.