— Применения не нашел, — развел руками Гоша. — Для балета жидковата, а для стриптиза... в общем, тоже не годится.

— Ну да? — не поверил Щукин. — Впрочем, тебе виднее. Кто привел?

— Коновалова.

— Ах, Коновалова... Вот что, Георгий Иванович.

Ты иди, а мы с девушкой тут потолкуем. Я посмотрю, что можно сделать.

Гоша поднялся и ушел, напоследок незаметно подмигнув Кате. Это ее не слишком успокоило: Щукин, хоть и выглядел, как обещал Гоша, мировым мужиком, был, похоже, очень и очень непрост, и Катя не видела причин, по которым хозяин процветающего заведения стал бы связываться с подозрительной беспаспортной девицей, пришедшей прямиком с улицы, вряд ли то, что ее привела Лизка Коновалова, могло служить надежной рекомендацией. Кроме того, ее очень беспокоил предстоящий разговор: несмотря на свою довольно бурную жизнь, она так и не научилась решать деловые вопросы через постель... или, как в данном случае, через диван, хотя и не сомневалась, что большинство женщин только так и поступает, во всяком случае, до тех пор, пока это позволяет их внешность. Конечно, Щукин был красив — широкие плечи, волевой подбородок, твердая линия красиво очерченных губ, глубокие серые глаза под высоким лбом, отлично вылепленный нос, благородная седина на висках — все это, не говоря уже о «Мерседесе», выглядело весьма привлекательно, но Кате почему-то всегда казалось, что вопросы трудоустройства и секс лежат в разных областях человеческих взаимоотношений.

«Впрочем, — сказала она себе, — в моем положении особенно выбирать не приходится. Наше с тобой положение, Скворцова, таково, что если наши взгляды в чем-то расходятся с действительностью, то менять придется не действительность, а именно взгляды. Потерпишь, мать твою! Если бы ты дала себе труд потерпеть тогда, три года назад, то не влипла бы в историю, которая в конце концов привела тебя сюда».

— Итак, — сказал Щукин, откидываясь на спинку кресла, — то, что вас привела сюда Коновалова, наводит на определенные размышления. Вы молодая, симпатичная и явно неглупая особа, тем не менее приходите сюда по протекции уличной... э-э-э... да что там! — уличной девицы легкого поведения. Из этого следует вывод, что у вас проблемы, причем, возможно, немаленькие. Я не любопытен и не привык совать нос в чужие дела, но, принимая человека на работу, я должен знать, чего мне ожидать впоследствии. Итак, чего вам не хватает в этой жизни?

Катя вздохнула. Нужно было быстренько решать, что сказать, а чего не говорить этому симпатичному Алексею Петровичу. Он вполне недвусмысленно брал быка за рога, вызывая ее на откровенность, и Катя испытывала сильнейшее искушение рассказать все, как есть, — она чувствовала себя чересчур старой и уставшей для вранья. Хотя, с другой стороны, для тюрьмы и смерти она ощущала себя еще недостаточно повзрослевшей. После секундного колебания она выбрала золотую середину: не правду, но полуправду, точнее, неполную версию правды, которая зачастую скрывает истинное положение вещей лучше любой лжи.

— Многого, — снова вздохнув, ответила она. — Денег, жилья, работы... паспорта.

— Паспорта или прописки? — уточнил внимательно слушавший Щукин.

— И того, и другого, — честно ответила Катя.

— Вы не похожи на человека, который, проведя всю жизнь в отрезанном от всего мира горном селении, спустился в долину за солью, заблудился и забрел в Москву, — заметил на это Щукин. — Следовательно, паспорт у вас был, а потом его не стало. Почему?

— Знаете, — сказала Катя, — я, пожалуй, лучше пойду.

— Сидеть, — негромко, но очень властно приказал Щукин. — А что вы скажете, если я прямо сейчас вызову милицию?

— Ничего не скажу, — стараясь, чтобы голос звучал спокойно, ответила Катя, опуская руку в стоявшую у нее на коленях сумку. — Я застрелю вас молча.

— Вот так штука, — сказал Щукин. — Вот спасибо Коноваловой, подбросила ценный кадр... А вы уверены, что не промахнетесь?

Катя улыбнулась ему без малейшего намека на веселье. Похоже, эта улыбка убедила хозяина ночного клуба лучше всяких слов.

— Ладно, — сказал он. — Забудем о милиции. В бегах?

Катя кивнула.