И вот приехала та Эвелина… Русская американка. Ухоженная, обеспеченная, увешанная атрибутами успеха. И при этом какая-то невероятно несчастная.

Внешне она была похожа на Круэллу Девиль с всклокоченными волосами из мультика «101 далматинец», при ней было двое бледных нервных детей. Она, кстати, была ещё вполне молодой, но действительно словно немного не в себе. Она бросала бешеные острые взгляды во все стороны, пугающе таращила глаза, словно выискивая, на кого обрушить своё негодование. Её как будто постоянно било током прямо изнутри. Она обращалась с неуместными резкими репликами к каждому человеку в комнате. И много — да нет, постоянно — говорила о своём муже. Спустя два часа она уже кричала в гневе на поляне около дома.

Описание получилось комичным. Пожалуй, даже мизогинным. Хочется повесить ярлык «истеричка».

Но Эвелина была обыкновенной женщиной, которую много лет методично загоняли в угол. Она была матерью. Женой. Которая попалась в ловушку нарциссического абьюза и своих же принципов.

Детям нужен отец, например.

Жене нужен муж, например.

Семье нужны компромиссы.

Виноваты всегда двое.

Женщина отвечает за климат в семье.

Увидев эту странную сцену в гостях, через несколько лет после своего собственного расставания, она поняла, что если бы позволила когда-то абьюзу продлиться, то превратилась бы постепенно в Эвелину. У которой съехала крыша от личной жизни, и все об этом знают.

Психотерапевтка говорила позже, что тот эпизод с репликой «да мы в разводе давно» в день смерти Дэвида Боуи был далеко не самым страшным в её истории. Но то, что она его отлично запомнила, выделяло его на фоне других. В тот момент у неё проснулось сочувствие к себе. Наконец-то. Вес накопленного опыта потянул вниз. Она начала тонуть.

Но благодаря психотерапии она не утонула в очередном депрессивном эпизоде, а смогла понять, что именно с ней происходило, не пугаться той панической атаки слишком сильно. Не ругать себя. Плакать и жалеть себя. И она плакала и жалела, вспоминала себя тринадцатилетнюю, которая мечтала совсем о другом, которая хотела делить с кем-то наушники и слушать «Radiohead».

Она не боялась быть уязвимой, обиженной, разочарованной. Горевать было грустно. И важно.

А спустя месяц она забыла кольцо в уборной на работе, а потом полетела к подруге в Нью-Йорк и встретила там школьного друга.

Открытость, умение не отрицать свои эмоции, принимать себя вместе с тем отчаянием, с той обидой, с той панической атакой — всё это позволило разглядеть в результате самое главное.

И морок начал проходить. Семь лет качелей, пять лет психотерапии. Она не смеётся над женщинами, похожими на Круэллу Девиль, особенно если при них мужья в нарочито приподнятом настроении. Она не задаёт другим женщинам вопросы в духе «почему она от него не ушла сразу?». Женщины — сёстры в этом бессилии, в этой силе.

Понять механику, по которой работает абьюз, — это годы. Годы срывов, жутких обломов, ненависти к себе, ужаса от себя, боли.

В тот период — как раз под занавес, когда умер Боуи, — она была в ужасе от себя. Именно от себя, не от кого-то ещё.

На крючках «медовых месяцев» в таких отношениях можно провисеть всю жизнь. Так и не осознав, что твои силы украли. Так и не найдя в себе ресурса как следует рассердиться.