— Что такое?

— Окислилось твое золото! — сенсационно произнес Дульцов и развернул перстень так, чтобы Роману удобнее было видеть его внутреннюю сторону.

И действительно, вся внутренняя сторона кольца была покрыта зеленоватой патиной.

— Медь, — тихо произнес Роман, с силой нахмурив брови.

— Во, во! — весело сказал Дульцов, в согласии покачивая головой и самодовольно улыбаясь. Он не злорадствовал — совсем нет. Первейшей и генеральной его эмоцией было сейчас удовольствие, ликование от подтверждения своей правоты в оценке этой сделки, так что он чуть не добавил сентенциозное: «я же тебе говорил!». Дульцов торжествовал, и в этом переполнявшем его самодовольном уповании тонула сейчас вся его дружеская солидарность. Никакое чувство такта не играло роли и не имело ни малейшего шанса, пока в нем кипели эти эмоции.

— А такой тяжелый; на медь совсем не похоже, — обескуражено проговорил Роман.

— Наверное, внутри какой-нибудь свинец, а медью только сверху покрыли, — сказал Дульцов. Он достал из кармана брюк платок и принялся натирать кольцо.

— И не отличишь же от настоящего! — сокрушался Роман. — А я дурак, переживал, что так мало денег дал цыганке за это кольцо, — грустно усмехнулся он.

— Держи, — сказал Дульцов, протягивая другу перстень, но, уже не улыбаясь, а с серьезным и участливым выражением лица. Он увидел, что для Романа сейчас ровным счетом не имело никакого значения, кто оказался прав в отношении этого приобретения; его восторженные эмоции, лишенные ответной реакции, быстро иссякли, и Дульцов проникся сейчас сочувствием к другу.

Роман взял кольцо. Дульцов своим платком за полминуты удалил всю патину и начистил его так, что казалось, оно стало блестеть еще сильнее, переливаясь прежним благородным оттенком. Роман одел его назад, на тот же палец.

Официантка начала приносить еду и после третьего ее захода на столе уже стояли все заказанные блюда. Несмотря на ограниченный бюджет, получилось даже довольно много: по одной порции таежных пельменей в горшочке с рубленой печенью, накрытых сверху горячей, по-видимому, только что испеченной лепешкой, три разных салата, томатный сок, чай, блинчики со сметаной и пирожное. Поначалу друзья ели молча: Роман нахмурился, и Дульцов тоже не торопился начинать беседу. Но, по мере того, как еды на столе становилось все меньше, настроение их улучшалось: они развеселились и разговорились.

— Слышал про реформу языка? — спросил Роман, наливая себе в кружку чай из маленького чайничка и пододвигая поближе пирожное.

— Давно уже пора провести, — ответил Дульцов. — Русский язык сильно устарел.

— В смысле устарел? — не поверил своим ушам Роман, в изумлении уставившись на друга и на мгновение, забыв даже про свое пирожное.

— В прямом. Русский язык чересчур сложен; во многом эта сложность не оправдана и я надеюсь, что рассматриваемые сейчас мелкие изменения будут началом процесса его глубокого совершенствования и унификации.

— Но о каком совершенствовании ты говоришь? Ведь предлагается его обрезать — вообще убрать букву «ё».

— И правильно, — спокойно произнес Дульцов.

— Что правильно?

— Правильно будет унифицировать букву «ё». Это дублирующая буква, совершенно бесполезная.

— Бесполезная? И как мы без нее будем общаться? Что это такое получиться: елка, вместо ёлка, и ежик, вместо ёжик? Это же смысловая буква — не просто так.