И не дожидаясь ответа, Саша накрыл ее очаровательные губки, когда Полина уже была готова что-то возразить, своими, на которых еще мелькала легкая улыбка. Нежный, мягкий, легкий. Но это был бы не Александр Ярский, если бы не взял то, что принадлежит ему. А Полина сейчас принадлежит ему. Его очаровательный колючий ёжик.

Нежный поцелуй, который превратился в ураган эмоций и чувств, в животное обладание желаемым. Сминая, кусая, Саша с каждой секундой углублял поцелуй настолько, что казалось, будто готов съесть ее сейчас же, без остатка. Спускаясь ниже к шее, безжалостно присосался к нежной коже, оставляя свою метку. Порочно и уверенно, жестом собственника, он поднял Полину, чтобы отнести ее и посадить на стол, заваленный к тому моменту уже такими ненужными бумажками. К черту все! Он сорвал с ее губ такой тихий и проникновенный стон, целуя и сминая ее губы, как ему заблагорассудится. Жуткий собственник. Ни капельки не жалея, оставлял следы от своей двухдневной щетины на груди, шее, животе, там где Саша посчитает нужным, кусая и присасываясь жестким властным поцелуем.

Столько раз представляла себе Полина это, поэтому еще сильнее вжалась в Сашу, обвила его ногами, боясь, что это сон, и, если она откроет глаза, все просто исчезнет. Сколько раз Саша представлял себе, как Полина вот так будет сидеть на его столе, страстно постанывая от его поцелуев и шире раздвигая ноги.

Любимая блузка Полина была безжалостно разорвана из-за пуговиц, которые не поддавались, высокая юбка сложилась гармошкой в районе живота, чулки Саша просто содрал, издав практически утробный рык, когда пальцами сжал ее бедра и ягодицы.

— А чулки зачем? — простонала Полина.

Саша не ответил, а просто поставил засос на внутренней стороне бедра, покусывая, поглаживая и оставляя влажную дорожку от горячего языка на нежной и чувствительной коже.

Уже не церемонясь с оставшейся одеждой, Саша разорвал трусики, накрывая своей рукой самое откровенное и уже такое готовое и влажное.

— Твою ж мать, Полина, — прорычал Саша, снова срывая порочный стон с ее губ.

— Саша-а, еще, — пока он выписывал круги своими умелыми мужскими пальцами вокруг ее клитора.

Сняв с себя рубашку, Саша дал возможность Полине воспользоваться своими руками. Крепкий торс, сильные мужские плечи и его желание обладать ей чувствовалось через брюки. И только послышался лязг ремня и звук молнии, как Полина почувствовала, как он заполнил ее всю без остатка до пошлого стона и крика, который Саша опять сорвал с ее губ, проникая уже языком в ее рот. Каждым своим движением, каждым своим толчком Саша наказывал ее за то, что посмела войти в его голову, в его мысли. Не думая о том, что этими толчками еще больше впитывает ее в себя, своими поцелуями, своими порочными движениями, своей животной жаждой обладать ею. Еще больше впитывал в себя ее запах, напитывался ее стонами и криками, ее голосом. Как дикое животное у водопоя после засухи.

— Саша-а, — все, что могла произнести Полина, перед тем как ее маленький мир взорвался на тысячи мелких осколков, отдавай тепло по всему телу от самого эпицентра наслаждения до кончиков пальцев.

Прижимая Полину еще крепче к себя, пока ее сотрясает от такого мощного оргазма, Саша впитывал каждую ее эмоцию на лице, каждый вздох, ее затуманенный взгляд из-под открывшихся глаз, в которых видна вся бездна голубого моря.

Доведя себя до своего финала резкими и уже такими грубыми толчками, Саша резко вышел из Полины, чтобы кончить на ее бедро, с такими яркими следами его поцелуев и красными полосками от щетины.

— Саша-а, — все еще находясь между двумя мирами позвала Полина.

Но он, немного отдышавшись, лишь подал коробку с салфетками и, ни слова не сказав, скрылся за дверью, которая вела, очевидно, в душевую.