Пока отец возился на кухне, Кэтрин прошлась по дому. Мебель ему досталась вместе с домом, решила она, мебель того сорта, что всегда огромными грудами валяется под объявлениями о выезде. Занавеси в цветочек, тростниковые циновки на полу. Книжный шкаф, битком набитый книжками в бумажных переплетах. Тяжелый обеденный стол, там и сям украшенный круглыми следами от посуды и с царапиной на одной стороне. На узкой каминной полке фотография в простой черной рамке – она сама в возрасте четырнадцати лет, незадолго до того, как все у них развалилось; на решетке камина заранее приготовлены дрова, уголь и бумага для растопки. Ни стерео, ни телевизора. Наверху дверь в комнату отца была распахнута настежь: виднелась кровать, аккуратно застеленная стеганым одеялом, взбитые подушки; на небольшом столике – радиобудильник, лампа, пустой стакан, книга.
– Кэтрин, чай готов.
Бросив свой рюкзак на односпальную кровать в соседней комнате, она спустилась вниз.
Было достаточно тепло, чтобы посидеть в небольшом садике позади дома, бриз с моря был свежий, но не слишком холодный. Конец апреля – солнце еще высоко в небе, но почти не греет. В конце садика виднелась низкая каменная стена, уходящая в поле, где паслась скотина – белые и черные туши, низко опустившие головы. На ветвях стоящего неподалеку дерева пронзительно трещали две сороки.
– Ну как доехала?
– Отлично.
– Последний отрезок – автобусом или поездом?
– Ни то, ни другое.
– Это как?
– Голосовала.
– Как?
Кэтрин вздохнула:
– Ловила попутные. Добралась на них до самого Пензанса, а уже оттуда – автобусом.
– Я же послал тебе денег на дорогу.
– Да вот они. – Она привстала со стула. – Можешь забрать назад.
– Да я вовсе не это имел в виду.
– А что?
– Я про попутки. Это небезопасно. И нет никакой необходимости… Это же…
– Да ладно тебе, это вполне безопасно. Я же доехала, сам видишь. В целости и сохранности.
– Обратно поедешь поездом. Даже если мне самому придется тебя на него посадить.