Элдер быстро преодолел небольшое расстояние до Кру и побеседовал с Евой Брэнском, чьи ранения, к счастью, оказались не столь серьезными, как представлялось сначала. Она говорила тихо, лицо круглое, нездорово-одутловатое, а когда речь зашла об Эйнджел, в голосе ее зазвучала настоящая тревога и озабоченность: хорошая девочка, просто сбилась с пути. Когда он спросил о Шейне Доналде, глаза ее наполнились слезами, но это были слезы ярости и страха; рассказывая о том, как он напал на нее, она даже дернулась, словно он опять ударил ее по щеке, а потом пнул ногой в бок.
– Это он ее убил, правда? Эту бедную девочку, Эмму, так, кажется, ее звали?
– Мы пока не знаем точно, миссис Брэнском, – ответил Элдер.
– Если бы Эйнджел не оттащила его от меня, он бы и меня убил.
– Где ты был? – спросила Морин, когда Элдер вернулся в кабинет. – Я пыталась до тебя дозвониться по мобильному.
– Извини. Я его отключил.
– Очень практично.
– А в чем дело?
– Эйнджел Райан звонила.
– И что?
– Три раза звонила. Хочет с тобой встретиться.
– Почему именно со мной?
Морин ядовито усмехнулась:
– Ты ж у нас таким известным стал в последнее время…
43
Эйнджел сидела на скамейке на автобусной остановке на улице Броуд-Марш в Ноттингеме, опустив голову. Курила сигарету. Ее синие джинсы были испачканы маслом и почти до дыр вытерлись на коленях; на ногах – грязные кроссовки, под незастегнутой мужской джинсовой рубашкой – тонкая хлопчатобумажная майка, а поверх – короткая вельветовая куртка ржавого цвета, мокрая, словно ее недавно выловили из реки.
Элдер, выйдя из подземного перехода, подошел к ней, и она подняла на него глаза.
– Эйнджел Райан?
В последний раз затянувшись, она бросила сигарету на землю.
– Узнали меня, да?