Пострадавшего человека посадили на снятое с лошади седло и пытались замотать рану куском какой-то грязной материи. Этого снести моя душа уже не смогла. Я соскочила с Ветра и решительно направилась в сторону раненого.

– Вы простите, мы не представлены, и это совершенно mauvais ton[42] с моей стороны. Но я имею некоторый врачебный опыт, и то, что я вижу сейчас, глубоко оскорбляет меня. Вы не против, если я осмотрю вашу рану? – заявила я приблизившись.

Многие правила общества, были просто неуместны в больнице, ведь с большинством своих пациентов я, до их попадания к нам, никогда не была знакома. Поэтому, по словам мамá, моё поведение стало далеко от идеального. Но искать сейчас кого-то для нашего представления было, по моему мнению, совершенной глупостью.

Я опустилась рядом с ним на землю и разрезала окровавленную тряпку. Маленький остро заточенный ножичек, ножницы, нитки, корпия[43] и другие необходимые мелочи всегда находились при мне в мешочке, подвязанном к поясу. Получив небольшой врачебный опыт этом времени, я пыталась носить с собой хотя бы минимум необходимого. Мешочек был искусно вышит Марией, и выглядел как красивая дамская сумочка.

– Дай баклагу с водой и другую, с хлебным вином, что брали с собой, – обратилась я к Егору, который поспешил за мной. Он уже не раз помогал мне, поэтому ничему не удивляясь, быстро вернулся.

Я тщательно вымыла свои руки, а затем сполоснула их вином. Промыла рану водой, удостоверившись, что разрыв не глубок и чист, аккуратно зашила его вымоченными в вине нитками. Намазала маленький кусочек корпии небольшим количеством травяного бальзама, приложила ко шву и стала заматывать чистой тряпицей.

Удовлетворенно кивнула сама себе, считая, что всё проделала правильно. Егор помог мне подняться, и я, наконец, смогла разглядеть своего пациента. Симпатичное волевое лицо, с правильными чертами и яркие голубые глаза мне кого-то напоминали. Снедало такое чувство, что я знаю этого человека, но почему-то не помню кто он.

– Рану нужно ежедневно перевязывать чистой тряпицей, – подставив руки под струю воды, опять их тщательно помыла, не переставая разглядывать мужчину.

Молодой человек улыбнулся, заметив, как пристально я его рассматриваю и заговорил:

– Разрешите мне всё-таки представиться: Павел Матвеевич Рубановский.

– Баронесса Луиза Мария Клейст – просипела я в ответ, неприлично уставившись на него.

Господи! Как я могла не узнать! Я только что заштопала собственного дедушку. Моё лицо пылало, а улыбку я не могла никак скрыть. Дедушка! Так хотелось, как в детстве, радостно закричать и повиснуть у него на шее, потешно дёргая ножками. Я продолжала глупо улыбаться, не отрывая от него взгляд.

Рядом раздалось покашливание Егора, который смущенно наблюдал за нами.

– Барышня, вы хотели-с ещё с Марией Фёдоровной проехаться, – попытался отвлечь меня «учитель». – Глухаря там стрельнуть, али зайца… – топтался он рядом со мной.

– Да, Егор, конечно… – ответила я, не отрывая взгляда от Павла Матвеевича.

– Я там, значится, местечко присмотрел-с, токовище там, однако, – не отставал от меня Егор, решившись даже подёргать меня за рукав амазонки.

Я кивнула и повернувшись направилась к Ветру. На нас стали обращать внимание, и этот «поборник морали» оказался как нельзя кстати. Заметив мою реакцию на раненого, Егор постарался побыстрее меня от него увести.

Дедушка, не смотря на ногу, как-то оказался рядом, и не дав это сделать Егору, помог мне забраться на лошадь. Взяв за руку, поцеловал пальчики и приблизившись вплотную, тихо произнес:

– До скорой встречи, Анна.