Мудак, Ломакин! Нет. Ограш, Ломакин! Экспрессивная насыщенность ограша несравнима с русскоязычным мудаком. Хотя…
Есть мудак. Есть полный мудак. И, наконец, есть ну, по-о-олный муд-дак!. Последнее и соответствует ограшу.
Не будь, Ломакин, ограшем, не будь! И баджарана джан гурбан. К слову, перевод, казалось бы, несложен: можешь – делай!. Несложен и неточен. По экспрессии – сопоставим с парой мудак – ограш. Значит, м-м-мо-о-жеш-ш-шь?!! Делай, делай!!!
Баджарана джан гурбан… ограш.
КАДР – 2
Жиллет – лучше для мужчины нет! – продолжил телевизор, покончив с маньяком-убийцей, труднопредсказуемо поступавшим с женщинами.
Олд спайс – для сильных духом мужчин, любящих приключения! – продолжил телевизор.
Взяли моду гонять одну и ту же рекламу! Х-хал- тура! Глаза бы не смотрели!
Глаза и не смотрели – телевизор с экраном в спичечный коробок воспринимался только ушами. А глаза Ломакина смотрели на Ломакина, на отражение Ломакина. Брился. Не Жиллетом, но голландским Шиком – наследием Гургена Мерджаняна.
Рожа жарила пожаром. Отвыкла. Бороденке – полгода. По сценарию «Часа червей» – он носил Чернышевскую бороденку. Чтоб сойти для террористов за умствующего ботаника, чтоб не шлепнули в первую очередь, почуяв реальную угрозу. «Час червей». Теперь иной час – час бубны. И – пожалте бриться. Надо. Момент такой. Борода и усы радикально меняют внешность. Отсутствие бороды и усов – в той же мере. Ломакин – теперь по документам Мерджанян. И хоть внешне он, Ломакин, весьма условный Мерджанян, зато безусловный НЕ Ломакин. Пожалте бриться!
Однако очень удачно, что на лице растут вторичные, а не первичные половые признаки! Иначе бриться было бы просто невыносимо больно!
Рожа цвета бордо. Прилив крови. Много крови, много песен! Нет, явно не три взял вчера Гурген. Или три? Выпало из сознания. Тогда точно – три, минимум. Если бы две, Ломакин помнил бы. Так что – три… четыре… пять. Вышел погулять. Гурген Мерджанян вышел погулять – на недельку, в Баку. Ему это неотложно нужно, потому он – в Баку. И паспорт при себе, читайте-читайте: Ломакин Виктор Алескерович. Сличайте-сличайте! A-а, была охота! Проходи!… Охота… была. В Баку. На мерджанянов-саркисянов- исаакянов-тосепянов. Но с той поры и пыл охотничий поугас, и по паспорту опять же – Ломакин, да еще и АЛЕСКЕРОВИЧ. Хош гядьмишсиниз! В смысле, добро пожаловать! Ломакин пока побудет Мерджаданом по месту прописки Мерджаняна же. Он и есть он. И паспорт при себе, читайте-читайте: Мерджанян Гурген Джамалович. И прописан тут…
Тут… Великовозрастная комната, старый фонд. Пустовато, да. Топчан, шкаф-ампир, три убогих стула, печь-голландка с изразцами. Все возможное вынесено и перевезено куда подальше в какие-нибудь долгоозерные новостройки. Странное дело, шкаф оставили новому жильцу Мерджаняну! Грандиозный шкаф. Пустой. Или потому и оставили – грандиозный… При современных потолках – 240-270 см – эдакое натурально-деревянное вместилище на полметра всяко превосходит любой современный потолок. Или просто возни с ним много – пробовали кантовать, сдвинули от стены на шаг и плюнули: себе дороже! Еще холодильник Морозко – то уже привнесенный Гургеном самолично. Обживаться надо.
Кстати, Алескерыч, о прописке! – вроде бы вспомнил мелочь Гурген в ночь долгих проводов. – Если позвонят, сразу посылай!
Куда?
Туда! Остонадоели!
Кто?
A-а… Ры… Ре… Литры хреновы!
Риэлтеры? – догадливо уточнил Ломакин.
A-а, какие они риэлтеры! Бандиты, слушай, Алескерыч! Настоящие бандиты!