— Кто здесь?
Брат прижал палец к губам и придвинулся к раме. Миля охнула и бросилась в сени. На крыльце оглядела двор и тихонько прошмыгнула к боковому окну:
— Братик, родненький, живой… худющий какой… сейчас я…
Несколько дней Пётр просто отсыпался. Смыв с себя всю грязь, забрался на чердак и отключился, слышал сквозь сон, как сестра приносила поесть, укутывала старым кожухом. Наконец, вечером, спустился вслед за сестрой. Отстраненно подумал: хорошо, что лестница на чердак прямо из сеней, никто не увидит. Курить хотелось нестерпимо. Миля вытащила из печи чугунок с картошкой и шкварками и стала рассказывать:
— Когда стало понятно, что наши уходят, решила разобрать давно заложенный проход из кладовки на задний двор. Кирпич был битый, с разбора старых построек, почти без раствора — поддавался легко.
В самом начале оккупации, ещё в октябре, Меланья поймала себя на мысли, что теперь ей страшно выходить на крыльцо, отлично просматриваемое от калитки. Капитальных заборов жители Хуторов не ставили, почти у всех обычный штакетник. Идешь по улице к колодцу и здороваешься со всеми соседями, кого во дворах видно.
— А теперь мало ли кто на улице окажется. Фашисты сюда редко заглядывают, а полицаи так и шарят у кого самогон и закуску стрясти. Лучше лишний раз не показываться на глаза. Я поэтому и ставни на улицу не каждый день открываю.
К счастью старое, но крепкое дверное полотно так и осталось висеть на петлях. Каменщик предлагал его снять, тогда Меланья решила, что нет смысла доплачивать за эту работу. Меньше сквозить будет в щели. С приходом немцев, постепенно разобрала кладку и теперь благодарила себя за предусмотрительность.
Снова остро захотелось курить. Запасливая Миля достала старенький кисет, проворчала:
— Иди уж через кладовку, за сараем спрячься.
Между сараем и курятником, где свесы крыш соединялись, была ниша, удобная для хранения дров. В конце лета Миля перетаскала большую часть дров в сени. Решила, что поскольку входной дверью теперь лучше пользоваться изредка, то и места в сенях теперь столько не нужно. Полупустая дровяная ниша отлично защищала от ветра и дождя. Благодаря ветвям росших неподалёку старых вишен, разглядеть это укрытие было сложно.
Петр Онуфриевич курил, сидя в этом закутке под развесистыми, почти облетевшими вишнями и думал, что же делать дальше. Пока выбирался, запретил себе загадывать, сконцентрировался на мысли — только бы дойти.
Самокрутка быстро закончилась, поэтому в сумерках ничто не выдавало его присутствия. Низенький плетень отделял от соседнего огорода Новиковых. Вот и сегодня красивая грустная женщина вышла в сумерках с корзиной, стала снимать высохшее белье. Петр уже видел её из чердачного окошка, хотел спросить у сестры, но промолчал. "Не о том думаешь, майор", — горько осадил себя.
Посоветовавшись с сестрой, решил вспомнить своё сапожное ремесло, как-никак трудился подростком в сапожной артели. Руки должны помнить, да и инструмент где-то в доме оставался.
Пока решили так: заказы будет приносить сестра, а потом через знакомого фельдшера попробовать оформить справку о контузии.
Квартальный придирчиво рассматривал медицинское заключение о том, что Пётр комиссован по контузии и призыву не подлежит. Плотный сверток с розовым салом помог ему справиться с сомнениями о подлинности сего документа.
— Ладно, Онуфриевна, помню я твого брата и батьку помню. Вот ему справка о регистрации у тебя в доме, пусть пойдет и встанет на учет на Бирже труда, как твой мужик. Немцы никому отлынивать не дают. А говорили, вроде он у тебя красный командир? Брехня? Ну-ну…
***
Выбираться из окружения 12-й армии Петру Кравченко пришлось долго. Рана, полученная ещё на Финской, в госпитале затянулась плохо — сказывалось общее измотанное состояние организма. Слишком короткой была передышка между финским позорным миром и допросами в НКВД. Спасибо, оставили в звании. Пытаясь хоть что-то узнать о семье, написал родственникам жены, но ответа не дождался. Новая война началась внезапно, и сообщить ему новый адрес не было возможности. Отступающие части редко получали почту — сказалась неразбериха первых дней войны. Из-за подозрений НКВД, он, выпускник Академии Генштаба, имеющий опыт реальной войны, применить свой опыт не успел.
Именно поэтому Пётр принял решение пробираться не в сторону фронта, а в тыл захваченных территорий, к сестре. Это давало шанс легализоваться и осмотреться. Многие в Павлограде его помнили со времен юности, а о военной карьере не знали — он сестре об этом почти не писал. Не до того было. Спасибо старичок фельдшер, знавший его с детства, снабдил справкой о ранении, выписав её на фамилию бывшего мужа Меланьи — рядового Холода. Диверсионный опыт майора у партизан принес бы больше пользы, чем в фашистском концлагере или застенках особистов.