Долина была осажденной крепостью – крепостью Силы в окружении Тени. В этом краю, Эскоре, во множестве бытовало древнее Зло, творение адептов, решивших, что для них законы Дара не писаны. Их прогнившие души наслаждались, извращая природу. И оно, это Зло – хотя, возможно, и изрядно ослабевшее со временем, – теперь пробуждалось и собиралось с силами, чтобы восстать снова.

Внутри Долины, как нам говорили, было безопасно. Ее охраняли столь сильные руны Света, что сюда не могло проникнуть ничто, несущее на себе нечистую метку Тени. И все же наши люди – вместе с теми, кто не был человеком, но оставался верен Свету, – патрулировали вершины гор и отгоняли нападавших, старавшихся взобраться на утесы и напасть на нас.

А потом однажды утром я проснулась, а руки мои были в глине, точно такой, какую я видела на берегу ручья. И мне было не по себе. Я чувствовала себя виноватой, как человек, открывший двери врагу. А еще я не могла сказать об этом ни леди Дагоне, ни моей приемной матери. Но мне было чем заняться. Йонан получил травму в горах – и мог бы умереть, если бы человек-Ящер Тсали не нашел его в той расщелине, куда он провалился и застрял.

Я радовалась, что должна лечить его лодыжку, и старалась найти себе побольше дел. Потому что хоть я и смыла ту глину со своих рук, мне казалось, что моя плоть по-прежнему запятнана, и это беспокойство продолжало жить в том уголке разума, куда я его заперла. Трижды я пыталась рассказать об этом и всякий раз обнаруживала, что не могу произнести ни слова. Тревога моя росла, и я воспользовалась умениями, которым меня обучила Дагона, но все еще не догадывалась, что Сила Тени преодолела нашу защиту.

Но той ночью мне не хотелось ложиться спать. Я даже хотела, чтобы за мной кто-нибудь присмотрел, но обнаружила, что не в силах попросить об этом.

Этот сон пришел ко мне так внезапно, будто я прошла сквозь какую-то дверь. И он был настолько ярким и достоверным, таким реальным, что в тот момент все, оставшееся позади, больше походило на сон или видение, чем место, куда я попала.

Это был зал, не похожий ни на какой другой зал в Эсткарпе – разве что в древнем Эсе могло найтись нечто подобное. Стены уходили так далеко, что терялись в полумраке. По обеим сторонам стояли высокие колонны, высеченные в форме чудовищ. Здешний зеленовато-желтый свет исходил не от солнца и не от какого-либо светильника, но сами колонны сочились им, и в этом свете все было прекрасно видно.

Там кто-то ждал… кто-то, с кем я должна была встретиться.

Я перепорхнула к отчетливо различимому проходу – я не шла, как обычно, скорее, меня словно несло по воздуху, невесомую, не имеющую сил сопротивляться. Проход завершался круглым пространством. И там в центре, на постаменте лежал череп, размером с настоящий. Казалось, что он вырезан из чистейшего хрусталя. Но ту часть, где должен был бы находиться мозг, заполнял бурлящий и пляшущий радужный свет, и каждый оттенок то тускнел, то разгорался ярче, то перетекал в другой.

И у этой колонны, положив руку на основание постамента, стояла женщина. Она чем-то походила на народ Дагоны, но она меняла цвет. Ее волосы то вспыхивали почти что алым, то темнели, делаясь каштановыми, а кожа в одно мгновение была цвета слоновой кости, а в следующее – уже золотистой от загара. Однако же я знала, что она не из Долины.

Эта женщина излучала Силу, и казалось, будто она направляет эту Силу прямиком на меня. И хотя ее цвета непрерывно изменялись, лицо оставалось застывшим. Полные губы были изогнуты в легкой загадочной улыбке, словно она размышляла о каком-то знании, которым ни с кем не собиралась делиться.

Ее тело было облачено лишь в клубы тумана, который тоже пребывал в непрестанном движении, открывая то грудь с темно-красными сосками, то гладкое бедро, то мягкий изгиб живота. В этом блуждании одежды было что-то чрезвычайно похотливое – и вызывало смутное беспокойство, возможно, у той части меня, что не отзывалась на ее чародейство.

– Крита! – Женщина подняла руку в пародии на дружеское приветствие. И я услышала ее голос не ушами – он прозвучал в моем сознании. – Добро пожаловать, сестричка.

Что-то во мне отпрянуло с отвращением, когда она так небрежно заявила о нашем родстве. Я ей не родня! Нет! И возможно, эта моя вспышка отвращения поколебала то заклинание, что она наложила на меня, потому что женщина перестала улыбаться, и глаза ее вспыхнули гневом.

– Ты будешь той и тем, чем я велю! – Она словно натянула поводок. – И сделаешь, что я скажу! Ко мне!

Сопротивляться этому принуждению было не проще, чем человеку, скованному по рукам и ногам, разорвать цепи. Я подошла к ней.

– Смотри!

Взмахом руки она указала на череп, пылающий изнутри. Его пламя сделалось еще более ярким, резким, живым!

Хоть я и не хотела того, мои руки поднялись и прикоснулись к вискам черепа. В меня хлынула иная воля, властная и могущественная. Она подавила последние остатки моей личности. Мне дали приказ. Я знала, что́ надлежит сделать.

– Ну что, Тарги! – расхохоталась женщина. – Мы сделали неплохой выбор, верно? – Она разговаривала с черепом, словно с живым существом. – А теперь, – она презрительно взглянула на меня, – иди и выполни приказ.