Быстро причесываю волосы, забираю их в высокий хвост и подкрашиваю ресницы. Выпрямившись, оцениваю свое отражение в зеркале и, слегка приподняв уголки губ вверх, заправляю выбившуюся бретельку бюстгальтера под ткань топа. Вряд ли мое лицо можно назвать эталоном золотого сечения, но я все равно его очень люблю. Уже собираюсь выйти, но в этот момент дверь неожиданно открывается, и в нее, словно в замедленной съемке, заходит Руслан. Судя по всколоченным темным волосам он только что встал, и сейчас я впервые вижу его без футболки: у него смуглая кожа — не знаю, от природы или это клеймо солнечных курортов, широкие плечи, немного волос на груди, на плече — черная татуировка, по виду напоминающая кельтский узор. Сглотнув, я машинально стискиваю фарфоровый край раковины. Нет ни сил, ни возможности повернуться — тело будто окаменело, отказываясь мне подчиняться. Словно парализованная, я наблюдаю в зеркальном отражении, как он приближается ко мне. Мне нужно повернуться. Поздороваться, обойти его и покинуть ванную, если уж он не считает нужным этого сделать. Но вместо этого я продолжаю разглядываю наше отражение: свои расширенные глаза, часто вздымающуюся грудь, и Руслана, стоящего позади меня так близко, что я могу чувствовать тепло его кожи. Его запах, он чужой, как и все остальное в нем: его энергетика, которая меня подавляет, заставляет нервничать и теряться, черные глаза, которые смотрят, не мигая, пока исследуют мое лицо, шею и бесстыдно спускаются к груди. Он словно говорит, что обо всем помнит, и хочет убедиться, что я тоже помню о произошедшем этой ночью.
«Выйди», — я шевелю губами, но из них не выходит ни звука. Тело походит на натянутую тетиву, я отчаянно боюсь, что Руслан захочет меня коснуться, и тогда я сорвусь. Закричу на него, ударю, или же не смогу сделать ни того, ни того, и просто выбегу. Сейчас я готова признаться себе, что боюсь его. Но он не касается. В течение секунды разглядывает мое скованное лицо в отражении, отступает назад и выходит.
С раздавшимся хлопком двери я резко оборачиваюсь, словно его отсутствие, наконец, дало мне такую возможность, и впиваюсь глазами в замок. Мне следовало его закрыть. Я и сейчас отчаянно желаю его запереть и не выходить до тех пор, пока не получу уверенность, что Руслан ушел. Это, разумеется, глупо, а мне нужно взять себя в руки и успокоится. Мне двадцать один, в конце концов, а не двенадцать, чтобы играть в прятки. Может быть, именно этого он и добивается? Подавить меня морально, чтобы победить?
Моя ладонь подрагивает, когда я кладу ее на хромированную ручку и осторожно открываю дверь, попутно напоминая себе, что это я та, кто здесь живет, а Руслан — всего лишь гость. Сейчас я пойду на кухню и выпью свой кофе, даже если он будет разглядывать меня с противоположного стула. Я внушаю себе это весь путь по коридору, таким образом успокаивая взбунтовавшееся сердце и готовя себя к тому, чтобы вновь встретиться лицом к лицу с Русланом. Останавливаюсь, не дойдя до кухни каких-то пару метров, и прикрываю глаза в облегчении, потому что в этот момент слышу стук распахнувшейся двери в прихожей. Мирон вернулся с тренировки.
Глава 3
Руслан уезжает, не выпив кофе, мы с Мироном завтракаем вдвоем, после чего он отвозит меня на учебу. Прощание на университетской парковке — наш своеобразный ритуал: Мирон помогает мне выйти из машины, приветствует своих знакомых, которые всегда оказываются поблизости, целует меня на прощанье и лишь после этого уезжает. С нашей шестилетней разницей в возрасте и тем, что Мирон закончил МГИМО три года назад, меня всегда удивляло то, как много моих сокурсников его знают. Я долго не могла привыкнуть к тому, что незнакомые парни и девушки ни с того ни сего завязывают со мной беседу, а в качестве прощания всегда просят передать Мирону привет.
— Приезжаешь как по расписанию, Тати, — Алина Велес, дочь крупного столичного банкира, покидает водительское сиденье своего БМВ, эффектно опуская на асфальт стройные ноги в замшевых шпильках. — Доброе утро.
Я не обманываюсь насчет нашей дружбы и ее расположения: Алина мила со мной лишь потому, что я с встречаюсь с Мироном. Слишком часто я ловила на себе ее взгляд, полный оценивающего превосходства, когда она полагала, что я не увижу. Пожалуй, это единственный минус в картине моего личного счастья: мне приходится мириться с тем, что в глазах топовой московской тусовки я никогда не буду достаточно хороша. Дворянство и рабочий класс в двадцать первом веке — вещь отнюдь не фантазийная. Я бы могла с легкостью игнорировать одну Алину и ее насквозь фальшивую дружбу, но проблема заключается в том, что таких как она в моем окружении сейчас слишком много: тех, кто, улыбаясь в лицо, мысленно готовит ногу, чтобы пнуть, когда я, наконец, оступлюсь. Одной против них всех мне не выстоять, а потому я принимаю игру.
— С Мироном по-другому не получается, — отвечаю я с деланной легкостью и целую подставленную Алиной щеку. — У него все четко по расписанию.
— Он бы мог купить тебе машину и избежать ежедневной потребности пожимать руки людям, которых впервые видит.
Я почти уверена, что в прошлом у них с Мироном что-то было. Это чувствуется каждый раз, когда Алина говорит о нем: словно считает, что смогла бы позаботиться о нем лучше, чем я. И в этом состоит приятная часть игры нашей взаимной игры: что бы она не думала и не считала, Мирон принадлежит только мне и заботиться о нем буду именно я.
— Мирон предлагал много раз, но я сказала, что машина мне ни к чему.
Взгляд Алины хлещет меня по лицу неверием — ей сложно представить, что кто-то в здравом уме способен отказаться от дорогостоящего средства передвижения.
— Во-первых, у меня нет прав, а во-вторых, я всегда могу воспользоваться такси при желании. Отвозить меня и забирать из университета — это инициатива Мирона.
Алина мой ответ никак не комментирует и пока мы идем на совместную лекцию, переводит разговор на нейтральную тему: брендовые шмотки. Раньше я боялась подобных обсуждений в силу того, что самая дорогая вещь в моем самарском гардеробе была куплена на распродаже в Заре, но сейчас, когда я без труда могу отличить рубашку Bottega Veneta от Дольче, у Алины больше нет повода злорадствовать.
— Придурок сейчас глаза сломает, — саркастично комментирует Алина, пока мы занимаем свободную скамейку в аудитории. Оторвавшись от внутренностей сумки, я пробегаюсь взглядом по рядам и без труда нахожу того, о ком она говорила. Это Саша, наш сокурсник, пару раз мы сидели рядом с ним на занятиях. Он приятный и симпатичный, и единственное, чем мог заслужить подобное пренебрежение со стороны Алины — тем, что его машина родом из Кореи, а не из Германии, а вещи куплены не в бутиках Третьяковского переулка, а в демократичном H&M.
— Привет! — я машу чересчур активно и улыбаюсь слишком широко для той, кто знаком с ним лишь поверхностно. Принимать правила игры вовсе не означает становится игроком. Улыбнувшись, Саша салютует мне ладонью, после чего отворачивается. Я чувствую на себе неодобрительный взгляд Алины, но делаю вид, что его не замечаю.
— Мирону вряд ли понравится, что какой-то задрот трахает тебя глазами.
Моя улыбка легкая и непринужденная.
— Может быть, он трахал глазами тебя.