Мутанты имели проблемы с речью, зрением и координацией, были дико волосаты и одеты в какие-то невообразимые лохмотья. Они нечленораздельно мычали, постоянно наклоняли головы набок, чтобы было удобнее смотреть заплывшими глазами, и асимметрично дергали конечностями.

Афанас на свою ориентировку был похож примерно так же, как я на Собакина: за годы мирной жизни он опух, растолстел, окривел на один глаз и обзавелся костылем – что, впрочем, не мешало ему резво хромать вокруг холодильника в поисках недостатков на предмет сбивания предложенной мутантами цены.

Очкарь не вмешивался и терпеливо ждал окончания торгов. Как будто бы мешок картошки привез (менять на самогон), а не одного из главных извергов столичного воровского мира. Афанас, даром что старый, еще в авторитете – молодежь его уважает и побаивается.

Спустя несколько минут холодильник был успешно обменян на две двухлитровые бутылки «Бон-Аквы» (!). Мутанты уволокли добычу за ворота, двое шустрых парней потащили холодильник в сарай, а довольный Афанас наконец-то соизволил обратить на нас внимание.

– Люди говорят, ты детдомовский?

Странно, но в действующем глазу старого уголовника я не заметил кровожадности или какого-то даже намека на торжество. А интонация была насыщена сочувствием и, страшно сказать, – уважением! Ну надо же…

Я бы вот такую популярность с удовольствием обменял на полную безвестность – в отличие от некоторых мне не нравится, когда детали моей биографии становятся достоянием широкой публики. Да еще такой публики.

– Жалко, что ты мент, – резюмировал Афанас, так и не дождавшись ответа. – Я бы тебе руку пожал. И даже бухнул бы с тобой. В наше время такие люди – редкость. Но ты – мент. И этим все сказано…

Да, вот это старая школа. В наше время многие блатные легко садятся за стол с сотрудниками, занимаются совместным «бизнесом» и даже строятся рядышком. Типичное соседство: стоит дом вора, а рядом – прокурора.

Короче, нормальное ворье вырождается как класс. Скоро работать будет не с кем. Хотя это уже до лампады – мне теперь вообще ни с кем не работать. Я уволен! С работы, из жизни, в общем, отовсюду…

В книгах обычно пишут, что пленников пихают в различные глубинные подвалы и зловещие погреба, где они в великой тоске дожидаются своей участи. В усадьбе Афанаса ничего такого не нашлось: думаю, он никого и никогда под стражей не содержал – не его профиль. А в дом меня хозяин пускать не захотел, аргументировав это простеньким «западло».

Несколько минут очкарь рядился с Афанасом насчет моего размещения: приводил разные аргументы в пользу необходимости единовременного попрания «понятий», стращал Прохором, пробовал давить на «патриотизм» – все тщетно.

– Не пущу мента в дом – и точка. Я сказал. А что Прохор будет недоволен – мне глубоко поровну, можешь так и передать. У меня тут, по-вашему, что – КПЗ, что ли?!

– А если Прохор задержится – нам что, теперь до вечера с ним в машине сидеть?

– Да где хотите, там и сидите. Можете вообще отпустить – это ваши дела.

– Ну давай хоть в сарай посадим.

– Ну ты умник! А если он сопрет что-нибудь?

– Ха! И куда он это «что-нибудь» себе засунет?! У тебя там есть что-то, что можно в труселях спрятать?

– У меня там много чего есть… – Афанас задумчиво поскреб щетину и смерил меня оценивающим взглядом. – Хотя щас оно ему уже ничего не надо… Ладно, давай в сарай. Только пусть кто-то из твоих постоянно с ним там сидит и смотрит.

– Ну это само собой, – слегка приободрился очкарь. – Спасибо и на этом, добрый человек, думал уже, ты нас вообще за ворота выставишь.