Мы все с надеждой посмотрели на маму.

– Но я, э-э-э, думала, – она беспомощно обвела всех глазами, – что ты, мамочка, их взяла!

У бабушки было такое виноватое и растерянное лицо, что даже смотреть на нее было неловко.

– Я, всегда я, всё я! – сердилась она, сморкаясь в большой носовой платок.

Чтобы не слушать их препирательства, я тихо зашла за угол дома и оказалась около раскидистой черемухи, на нижних ветках которой, застрявших в траве, уже расцвели душистые грозди. И, втягивая и носом, и ртом их аромат, думала: как здо́рово, что мы не остались на праздники в пыльном городе, а все-таки раскачались и выбрались на дачу.

Наши соседи еще не приезжали, и дом, окруженный кустами и деревьями, жил своей загадочной жизнью.

Когда я вернулась, они уже устали ругаться.

– Давайте построим вигвам, – предложила я.

Но сначала все решили перекусить. Мы с мамой расстелили скатерть на травке перед верандой. Бабушка стала доставать из необъятной сумки огромное количество всякой еды. И жизнь стала прекрасной.

Потом Лида с мамой блаженно развалились на траве, несмотря на бабушкино бурчание:

– Не смейте лежать на сырой земле – простудитесь!

Но ее, конечно, никто не слушал.

Из кустов появился Тузик, который пережил зиму, и теперь, облизываясь, умильно глядел на нашу скатерть-самобранку. Он так мне улыбался, что я тихонько стала подкидывать ему куски. Но бабушка тут же запретила:

– Еще чего! Сейчас он вмиг сожрет наши трехдневные запасы!

Пес все понял, обиделся и исчез.

Затем мы вынули рамы в одном из окон, и я пролезла в дом, но замок на двери все равно пришлось сломать, потому что бабушка наотрез отказалась «на посмешище всей деревне лазать в окно!».

В пустом доме в одну комнату с небольшой кухней, половину которой занимала большая русская печь, было тихо, стыло и пахло пылью и старыми вещами, как всегда пахнет в домах, в которых давно не жили. Домотканые цветные половики и стол были в россыпи мышиных какашек.

Когда убрали мусор, вымыли полы, разложили вещи и затопили печку, которая весело занялась, стало уютно и тепло.

Утром все увлеченно копали грядки под лук и зелень, а я убежала на речку. Около сухого тростника цвела солнечная калужница, в ольхе распевали птицы, а в ледяной прозрачной воде отражалось весеннее небо. Речной песок на берегу был ровным, чистым и на него еще «не ступала нога человека». Я почувствовала себя Робинзоном, села на поваленный ствол ивы и стала восторженно смотреть на стаи гусей, возвращающихся с юга. Они летели косяками и радостно кричали. От свежего воздуха кружилась голова и хотелось превратиться в птицу, чтобы, взмыв в небо, улететь от всех будущих экзаменов и других дурацких проблем.

По пути домой я в большой луже на дороге обнаружила крупную, еще не проснувшуюся лягушку. Она пока что не прогрелась на солнце и вяло свесила лапки с моей ладони.