— Если бы я хотел тебя убить, Рина, я сделал бы это еще в ресторане, когда ваша молодящаяся администраторша требовала с тебя извинений. Я не псих какой-то — девчонок мочить.
Облегчения его признание не приносит, но глаза мои все-таки открываются. Смотрю в его мрачное лицо и пытаюсь разгадать, что у него на уме.
— Значит, я верну кольцо, и ты меня отпустишь? — интересуюсь хриплым шепотом.
— Не знаю, — тем же шепотом отвечает он. — Ты мне жизнь спасла, Рина, — повторяет он, словно ему нравится так меня называть. — Я должен тебе отплатить.
— И на сколько ты себя оцениваешь?
— Губу не раскатывай, — усмехается он громче. — Кольцо мое. Может, я тебе работу нормальную найду или Радику его колобков в сухарики перетолку. Еще не решил. Мы же никуда не торопимся. Ты же еще с начинкой. Только не реви и не беси меня. Ненавижу слезливых и выносящих мозг баб.
Быстро вытираю слезы майкой и поглубже вздыхаю. Не реветь и не выносить мозг. С первым пунктом я, пожалуй, справлюсь. Со вторым придется справиться. На кону моя свобода, моя жизнь.
— Так гораздо лучше, — говорит Громов. — Бледная, трындец. Скоро домработница придет. Позавтракаем.
— Антон, пожалуйста, можно пока не требовать с меня кушать? — прошу я. — Мне кусок в горло не полезет. Он же прямо возле меня упал… У него кровь из головы текла…
Его выражение лица приобретает суровые краски. Пальцы впиваются в мои плечи. И он четко, внятно мне отвечает:
— Постарайся об этом забыть. От кольца зависит мое будущее. Чем раньше ты мне его вернешь, тем позитивнее будет мое настроение.
Поджав губы, судорожно киваю.
— А если оно вернется сегодня? — уточняю. — Я смогу поехать домой?
Он по-волчьи скалится и с заплясавшими в глазах чертягами произносит:
— Нет. Ты не сможешь поехать домой. Ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Я же сказал, я еще ничего насчет тебя не решил. Тем более, меня тронуло твое признание, Рина. О том, что у тебя еще не было мужчины…
Глава 5
По винтовой лестнице, сделанной из белого и темного дерева, но отлично вписывающейся в общий дизайн минимализма, Громов провожает меня на второй этаж с четырьмя спальнями: две слева, две справа, а в конце широкого коридора панорамное окно с тюлем из шифона.
Толкнув дверь, он первым входит в комнату, насыщенную лиловыми, фиалковыми и сливовыми оттенками. Ковер, покрывало на кровати, обитая бархатом софа со спинкой, портьеры, стены, потолок — все яркое, изящное, со вкусом и скрытой агрессией. Во всем чувствуется деликатная навязчивость.
Я робко вхожу следом. Громов закрывает дверь, от щелчка которой я опять вздрагиваю. Разувается у порога и по мягкому ковру проходит к смежной двери. Щелкнув выключателем, зажигает белый свет в душевой, умывается над раковиной и, опершись на нее руками, поворачивает голову. Его проникновенный взгляд втыкается в меня острыми иголками. Я завороженно слушаю, как с его лица падают капли на покрытый глазурью фаянс, и жду. Его слов, приказов, нападения. Но он сдергивает с крючка полотенце, лениво промачивает лицо и возвращается в спальню.
Отодвинув зеркальную дверцу шкафа-купе, вытягивает ящик комода и достает из него пузырек со спиртовой настойкой. Не торопясь передвигается по комнате, наливает из графина воду в стакан, отвинчивает крышечку с флакона и брызгает несколько капель в тот же стакан. Притормаживает, снова смотрит на меня и добавляет еще несколько капель.