Выдох. Помечтала и хватит. Забрасываю руки назад и щелкаю застежкой бюстгальтера в тот самый момент, как за моей спиной распахивается дверь. Застыв на пороге, Громов следит за упавшей передо мной вещичкой, медленно скользит глазами по моим ногам, обводит взглядом бедра, талию, спину и врезается им в отражение.

Резко прикладываю ладони к бугоркам груди. Миленькие мои. Маленькие мои. Какая же радость, что вы такие аккуратные!

— Выйди! — рявкаю, офигев от его наглости.

Он делает шаг вперед.

— В другую сторону!

Приближается ко мне со спины, вызывающе разглядывая каждый изгиб моего тела и лишая возможности шевелиться. Тронусь с места, потянусь за вещами — и распахну перед ним свою грудь. Мне хоть и не тягаться с Инессой, но все равно свое, родное, никем нетронутое, пусть и мелковатое, особенно для зажравшихся мажоров.

— А у твоего Радика что, глаза на заднице? — вдруг спрашивает с усмешкой, чем больно обижает меня.

Да, я не модель. Ростом не удалась. Но попка торчком, грудь высокая, талия на месте и плечи не шире бедер. Да и что это за мода пошла — по внешности бульдозером проезжать?! Мне вот, может, его уши не нравятся, или мизинец на левой ноге, я же не смеюсь над ним!

Протягивает руку перед собой, нарочно задев мое плечо, открывает шкафчик и берет оттуда полотенце.

— Надо было позже зайти, — ухмыляется, стрельнув взглядом в мое отражение, и уходит неспешной, хозяйской походкой.

Какой же урод! Кидаюсь к двери, запираюсь и юркаю в душевую кабинку. Будто если ему приспичит, кто-то остановит его разнести тут стены, чтобы добраться до меня.

Насколько же дерзкий и циничный сукин сын! Глазами пожирает, кости обгладывает, но при этом гадости говорит, в грязь втаптывает.

Кое-как отойдя от этого, принимаю душ, подольше расслабляясь под теплыми струями. Состирываю белье в раковине и вешаю на полотенцесушителе. Сменного у меня нет, а по двое суток одно носить не в моей привычке.

— Официантка, ты там еще долго? — слышится из-за двери.

Соображаю, что оставила бедолагу без туалета. Пусть ему плевать на мои удобства, но я-то не такая, не могу человека мучить. Поэтому решаю не сушить волосы феном. Здоровее будут. Обмотав их полотенцем, запихиваю себя в ароматно пахнущий мягкий-мягкий махровый халат и выхожу.

Громов топчется в кухонной зоне. Расковырял пакеты, что-то разогрел в микроволновке, сообразил какой-то громадный на разрыв рта бутерброд и ждет, пока вскипит чайник, разрывая упаковку с пирамидками.

— Я с голоду щас сдохну, — ворчит, глянув на меня. — Весь день по делам промотался. Вечером планировал изысканно поужинать, сделав своей невесте предложение.

Потуже повязываю пояс и сглатываю. В трусах друг на друга мы уже посмотрели, но меня все равно беспокоит полотенце, низко повязанное на его бедрах. Кажется, оно вот-вот сползет, показав мне Антона Львовича во всей красе.

— Я сожалею, что так вышло, — бормочу, пристроившись рядом. — Ты ветчину топором рубил?

— Это для тебя.