Прогулка легкая. Сердце свободное. Слушаю приятную музыку. Прелесть этого времени в том, что не нужно ставить телефон на вибро, когда слушаешь приятную музыку. Никто не потревожит. Последнее смс – неделю назад, сообщения в мессенджерах и вконтакте – тоже около того. Недавние вызовы – мама позавчера. Меня оставили наедине с собой, и это не может не радовать. Никто не отвлекает от размышлений о вечном. Помню, был вечер, когда я после долгого отсутствия приехал проведать маму, и она заставила меня слушать, как она читает анекдоты. В ее глазах появилась искра. Ну то есть я ей говорю: «мам, прекрати, я не люблю анекдоты! Это все глупо!» – «Ну подожди, вот слушай…» – отвечает мама. Берет газету и начинает читать, и ее никак не остановить. Тогда я понял, что такое одиночество. Какой безжалостной тварью оно может быть. Пересекаю Косыгина. Долгий светофор. Прохожие скопились и послушно замерли, повинуясь красным боке на асфальте. Пошли. И я. Потом невзначай вспомнил старого знакомого, вспомнил непрекращающийся пьяный смех по поводу его интерпретации известного шлягера. Знакомый тогда выдал: «Я готов целовать песок, на который ты сходила». Напеваю. Нелепо просмеялся вслух. Потом представил эту картину и просмеялся еще. Сладостная радость одинокой ночи. Только мы с тобой. Шагаю по родным местам и приятно спотыкаюсь о чугунные тени прошлого, улыбаюсь редким встречным и представляю свое болтающееся тело на фонарях освещения. Вот это время. Ноябрь. Фонарей освещения много. И это радует. Приятно, когда есть выбор.
Лихорадочный ноябрь подсунул мне воспоминания о празднике в ПНИ под Зеленогорском, и я послушно решил разместить объявление диджея на авито. Мне было страшно, но в тот сметенный вечер я подумал: «какого черта, что мне терять?» Почему нет? Но на следующее утро я вскочил и как будто бы очень испугался. Какой диджей? Что?! Но авито все равно молчало. Я подумал, что пусть будет. Ведь никто не пишет, и я погружался в жалостливое примирение с судьбой, со своей неудачливой ненужностью. Остывающее болото и тихая смерть. Здесь на Ладожской.
Но вдруг через неделю пришло сообщение. Готовится праздник для детей. Нужен диджей. Не успел я свыкнуться с ролью никчемного горемыки, познать прелести тихой поэтической стабильности на районе – снова нужно приспосабливаться. Ну хочется стабильности, и чтоб все отъебались. Надо было удалить объявление, но не поднялась рука – грущу я. Праздник в пятницу. Сейчас день среды. Что я за человек? Чего волноваться? Да просто я и праздник – это как орущий с балкона хруща алкаш и раздельный сбор мусора. В общем, нелепица от и до. Отказаться не имею права, более того – нужно заставить думать, что именно я самый прославленный диджей на планете, нужно, чтобы мой предпринимательский апломб торчал из экрана заказчика твердым железо-бетонным хуем. Словом, я обязан взять этот заказ, ведь позарез нужны финансы. Вроде поверили.
Выпито литры валерьянки. Прослушано тонны песен Тимы Белорусских и Niletto. Дерьмо, подготовка запустила необратимые процессы в организме: через три часа я пританцовывал и подпевал, игриво качая напичканной успокоительными головой. Через шесть часов я дивился таланту Клавы Коки и хотел на ней жениться. Через девять – я заказывал футболку JONY на его официальном сайте. Настал этот день. Собираюсь как на расстрел. Представляю, как объебанные конфетами маленькие человечки разрывают меня на клочья в садомическом хаосе детской дискотеки. Вспоминаются нетленные высказывания Хармса. Мне написали адрес. Рубинштейна, 23. Я как бы не помню наизусть адрес Довлатова, но, увидев сообщение, я был уверен, что это довлатовский дом. Прорицатель хренов, только вот к чему это совпадение? Знак? Знак чего? Мне было похуй, больше тревожил вопрос парковки в этих чудных местах. Пора грузиться в автомобиль. Выполз таскать хваленный в объявлении на авито киловатт звука. Льет как из ведра. Окраина возмущалась – куда собрался? Никуда, родная, скоро вернусь.
Поехал. Все еще льет. Навигатор наврал, похоже буду раньше на полчаса. Незадача. Остановился, не доехав пары километров, и выжидаю. Акварельные силуэты вечернего города, растворяясь в повисшем на стеклах автомобиля конденсате, стекают вниз вместе с тяжелыми каплями. Дворники слизывают пресные слезы северного неба. В общем – везде влага – питательный бульон для моего отчаяния. Возникла потрясающая мысль – сходить в магазин за ряженкой.
Подъехал на Рубинштейна. Договорился, чтобы открыли ворота, так что все вроде неплохо складывается. Приоткрыл окно и подмигнул носатому мужчине на гранитной доске. Заметил драку: с виду приличные люди отрывали с фасада какие-то небольшие металлические таблички, оппоненты же, тоже внешне приличные люди, предпринимали попытки набить им ёбла. Сути спора я так и не понял, зато обрадовался, что прямо у подъезда было парковочное место. Шестой этаж, но есть лифт, кажется, я учусь ценить маленькие радости. Перетаскал на этаж все оборудование, открывается дверь квартиры, выскакивает тойтерьер по имени Пышка. Захожу, пытаюсь скинуть мокрые кроссы, но ко мне сразу же подбегает маленький человек и орет: «а ты знаешь ЕГОРА ШИПА?» Пауза… Ступор. Твою мать, я выучил всех ваших малолетних пидорасов за эти полтора дня, но НЕТ, Я НЕ ЗНАЮ ЕГОРА ШИПА! Огромное номенклатурное зеркало в резной позолоченной раме отражает мое красное лицо с капельками пота на лбу. – А я знаю ЕГОРА ШИПА – вторит маленький человек. – Лично? – Да! – Прикольно.
Пышка и дети бегают по огромной квартире, взрослые пекут брауни, не выпуская сверкающие бокалы с вином из рук, плазма показывает современные клипы, акустика заполняет пространство звуком не хуже моего хваленного в объявлении киловатта. Зачем я им здесь нужен? Стараюсь не задавать лишних вопросов. Занимаюсь делом. Не отвлекаюсь. Дети бегают и орут друг на друга на французском, подходит взрослый по имени Валентин с младенцем на руках. Здоровается со мной на ломанном русском и тут же кричит что-то Пышке на языке Наполеона. Куда я попал?! Окраина не рассказывала мне о таких местах. Продолжаю стараться не задавать лишних вопросов, ставлю аппарат, ищу розетки. Снова подбегает маленький человек и кричит: «диджей, поставишь Dior ЕГОРА ШИПА!»
– Валентин, где у вас тут туалет?
– Я вас проводить. Этот занят, пройти вон там.
Запираюсь и сажусь. Смотрю на свое отражение сквозь селективку у зеркала, едва замечаю свой отсутствующий взгляд на сползающем в подвал лице. Тикают часы, капли воды из крана оглушают. Снаружи слышна гулкая французская речь, наверное, что-то из Бодлера – я почти уверен. Пышка скребется в дверь.
– Dj mis sur le disque de ЕГОР ШИП! Je veux entendre ЕГОР ШИП!!!
Знаю ли я какие-нибудь молитвы? Если бы тут была форточка, то я бы вылетел в нее без раздумий. А лучше переместился бы на раскаленную июльскую крышу, созерцая кружащие птицы и выше – самолёты. Справа – зеленый, слева – красный. Наслаждался бы бирюзовым морским оттенком прогретого летнего неба… Пусть и один, пусть и навсегда. Может ли любовь быть вечной? Не трудом, а легкостью. Приходящей утренней зарей, весенним улыбчивым солнцем, парящим морским бризом. Я вижу стремительные стрелы портовых кранов, а дальше искрящийся солнцем залив в двух бокалах, не выпускаемых из наших с тобой рук.
Господи, дай прожить эти два часа…
Я встаю за пульт, завожу пластинку ЕГОРА ШИПА, выкручиваю звук вправо до упора, дети прыгают и ревут в экстазе, я – король танцпола, вечеринка удалась!
28 А вот и первый снег
А вот и первый снег. Я наблюдаю это в свое окно. Дело хреновое. Значит, не скоро я увижу девушку в велосипедках. Только на фотографиях, только в глянцевых журналах начала 90-х. Помню, там были и розовые велосипедки и фиолетовые. Реже – зеленые или оранжевые. Радужные запахи весны. Прекрасные цветные объятия. «Айм нот эфрэйд!!» – хочется кричать, несясь, спотыкаясь, по черным коридорам заброшенного здания в поисках выхода. «Подожди» – цедит мне огромная светящаяся хуйня МЕГАЛИТ на 25-этажном сарае Дыбов. Она говорит, что скоро ВЕСНА! Но я не могу ждать!! Это просто? Просто замри? Не дыши? Не смотри в окно, только в щелочку занавесок, поглядывай как в замочную скважину на кудлатую зиму.
Да, погода такая. Ну как в детстве. Серо – идеально для бесцельного слоняния. Немного снега, немного грязи, немного наледи. Все вперемешку. Друг, помнишь, как, наслушавшись Offspring, мы бродили по району, месили грязь и скуку, приправленные зачинавшими искрами неопытных мечт, заходили в комиссионки и смотрели, есть ли у них электрические гитары. Денег на гитару тогда еще не было, просто искали, ведь мало ли. Мало ли найдем – так и мечта ближе. Еще негодовали, почему в магазине «Все для дома» нет гитар. Чайники есть, а гитар нет. Пнули банку, пошли дальше по бесконечным рваным тротуарам. Пока смерть дня не разлучит нас. Или как искали неразорвавшиеся петарды на снегу первого января. Помнишь, друг?
Звонок. Хах, друг звонит, бывает же такое. Наверное, какая-то связь. Отвечаю на звонок. Слышу:
– Чувак, не хочешь поработать продавцом в пивном ларьке? Мы ларек открываем в Народном.
Медленно гасло небо. Кухонные экраны стреляли в прохожих из окон первых этажей рекламами противовирусных препаратов. Повседневное отчаяние, липкая тьма и простудные заболевания смешивались с эфиром ТНТ на мокром асфальте. Сраный артхаус в ебучем кинотеатре. Мир вопит о любви, но все всегда заканчивается смертью. Смерть – это застенный звон посуды на кухне. Ты прислушиваешься к напластованию керамических звуков, убавив телевизор в пустой комнате. По этому звону ты понимаешь, что смерть готовит для тебя. Смерть, снег и злость на окраине. Снующие автомобили против существ на выжженных солью асфальтовых полях. Бой, сражение остаться безучастным, не заметить, забыть, расслабиться. Но сорваться и дать волю невидимой артиллерии. Да, бывает так, что злость переполняет тебя, выдавливает поршни, и ты вновь впускаешь сырой отдохновенный воздух, окропленный брызгами желчи. Злость, деструктивная мощь ее, кажется, скоро вывернется, чтобы стать Творцом, с осоловелым заблудившимся взглядом быковатого полубога. Здесь возможно все. Здесь творятся чудеса. Зачем все это? Мир рушится на глазах в заставленном автомобилями дворе Ржевки. Ты лежишь в его обломках навзничь, затаив дыхание, поглощенный, умерщвленный простирающейся ввысь в другие галактики чернильной тишиной, стыдливо тычешь всеми профилями своего лица словно порванными на жопе велосипедками в зевающие вечерние окна многоэтажек, извиняясь за свое существование. А всепрощающие снежинки первого снега нежно ложатся на твою гнедую кожу в горячих поцелуях. Но это длится обычно не долго. Здесь все быстро проходит, сразу прячется. Такие дела. Выскакивает с оскалом, видит свое отражение в луже и исчезает вновь во влажном парящем эскапизме подвала. И говорит, и повторяет: «мне похер, мне похер, мне похер». Вот и я повторяю, а потом осунувшись бесформенным мякишем под первым снегом говорю: да я ведь просто огромный вопросительный знак на горизонте девятиэтажек. Говорю: «Привет, тиндер. Как дела?» Что? Это не оригинально?! А если так: «Я хочу, чтобы наши тела сплавились воедино под танец насмехающегося белого окна, из которого выглядывает фикус. Чтобы стать бессмертным, а потом уже умереть». Так пел, кажется, один репер Парвулеску.