Этим иностранным словом вагоны с гордостью называл Сергей Ларионов, правда, ответить на вопрос, что такое «пентхаус», лейтенант не смог. Антон пришел к выводу, что лейтенант просто прочел в довоенном журнале красивое слово. В метро такими словечками, смысл которых уже забылся, щеголяли многие.
Вдоль обоих краев перрона выстроились в ряд одинаковые гранитные столбики. Для чего они были нужны раньше, Антон долго не мог понять. Они не являлись колоннами, так как не касались потолка. И объявления на них крепить было почти некуда. И скамеек рядом с ними не было. Лишь спустя некоторое время Краснобай сообразил: это подставки для светильников. Когда-то на них сверху устанавливались лампы, ныне давно утраченные. Ну, а сейчас жители станции нашли столбикам более разумное применение: на веревках, натянутых между ними, сушилось белье. Штаны, куртки, трусы всех мыслимых цветов и размеров, покрытые затейливым узором из заплат, висели вдоль всей станции. Те, кто выходили из дверей вагонов, откидывали одежду. Выглядело это по-своему забавно. Ночью в полутьме тени от развешенных кальсон и рубашек создавали причудливые картины. Первое время Антон Казимирович даже пугался, принимая их за тени чудовищ.
Имелась на станции и своя реликвия: гранитная плита с выбитыми на ней буквами «Дорога жизни, 1941–1944». Она находилась в торце станции, рядом с тем местом, где обычно сидел Краснобай. Видел Антон немало станций, где статуи или фрески либо были разбиты и изуродованы, либо пылились и выглядели жалко. Здесь же за плитой не только ухаживали, но и устраивали около нее время от времени праздничные мероприятия. Сначала Антона это забавляло. «Делать нечего, буквы натирать… И так у людей работы невпроворот каждый день», — недоумевал купец. Но потом он проникся уважением к общине, чтущей память предков. На его родной станции никто, кроме стариков, не мог вспомнить, что же это за московские ворота такие, где они и как выглядят.
Его и самого тянуло в этот тихий уголок станции. Здесь было как-то по-особенному торжественно и спокойно, это помогало логически мыслить.
Со стороны могло показаться, что Краснобай просто мается от скуки, но он не бездельничал — мозг Антона Казимировича работал в полную силу. Он думал. Он пытался решить хитрый ребус, который поставили перед ним судьба и «спаситель» Фролов. И именно о Соне Бойцовой, сироте без роду-племени, пропажу которой, кроме разве что Мити Самохвалова, никто бы не заметил, вспоминал Антон чаще всего. Но пока дальше самых общих задумок дело не шло. Краснобай сомневался, станет ли Бойцова вообще с ним разговаривать. Каково же было его удивление, когда она явилась к нему. Сама. И, не откладывая в долгий ящик, выпалила с ходу:
— Привет. Я поболтать пришла.
«Вот это поворот…» — изумился Антон Казимирович. Но к резким кульбитам судьбы купец за последнее время успел привыкнуть.
Однако первое время беседа не клеилась.
— Метро-метро… Что нового может быть в метро? — фыркнула Соня, едва Антон начал рассказывать о последних событиях за рекой. — Каждая станция гордо, независимо кормит вшей. Даже против веганской угрозы никто ни с кем дружить не желает. Угадала? И опять какие-нибудь секты дикие плодятся, точно плесень. Короче, в гробу я его видала, это ваше метро.
Краснобай так и застыл с приоткрытым ртом. Возразить ему на слова Сони было нечего. Антон видел ясно: ненависть Сони к Большому метро не знает границ. А о чем еще с ней говорить, он придумать не мог. Купец хотел уже ретироваться и потому немало удивился, когда Соня отказалась отпускать его.
— Не уходи. Останься, поговорим, — попросила девушка.
— А о чем ты хочешь поговорить? — осведомился Антон.
— Не знаю, — вздохнула Соня. — Просто я… Просто я…
— Устала каждый день видеть вокруг одни и те же лица? — предположил Антон.
— Во. Молоток. В точку! — хлопнула в ладоши девушка и улыбнулась до ушей. — Именно, именно. Молота я тоже знаю давно, а ты — новенький. Кстати, — резко посерьезнела Бойцова, — кто за тобой гонится, Антон? И почему?
Краснобай остолбенел. Он никому в Оккервиле не рассказывал о войне с Жабиными, гибели Жени и прочих своих злоключениях. Об этом даже его люди, Данила и Никита, не знали. Молотов был не из тех людей, кто разбалтывает чужие секреты. В который раз Антон Казимирович понял: Бойцова куда умнее, чем хочет казаться.
— Ты это. Извини, что лезу не в свое дело… — смутилась Соня, — но это ясно, как день. Ты в метро большой человек.
— А! Ну тебя. Таких «больших людей», как я, в Торговом городе — как грязи, — отмахнулся Антон.
— Вот только не надо прибедняться, — осадила его Бойцова. — По нашим меркам — ты большая шишка. Или, ладно, пусть будет большой… Желудь, хи-хи. Больше нравится? И вот ты отправляешься в путь по поверхности, куда не всякий рискнет нос высунуть. Почему? Потому, что очень крутой? Нет. И на сорвиголову ты не похож. Что тебе тут делать? Почему не мог послать вместо себя помощников? Бежишь ты, Антон. Драпаешь от кого-то или от чего-то. Что, не так?
Купец коротко кивнул.