— О, добрый человек, до города далеко, четыре-пять дней пути пешком. А находимся мы с тобой в окрестностях деревни Малый Коуржим близ замка благородного господина Иоганна Чевоя. Вернее, уже бывшего его замка.

— А почему „бывшего“ и кто такой этот господин Чевой?

— Благородный рыцарь Иоганн Чевой — сын и наследник прежнего владельца Филиппа Чевоя, прозванного Медвежьей Лапой. Неплохие это были господа, непосильно людей не облагали. Но надо же было тому случиться, что после смерти Медвежьей Лапы приехавшие беки отобрали деревянный пайцзе, который некогда по повелению грозного Шейбани был пожалован ещё деду господина Иоганна как одному из первых рыцарей, перешедших на сторону монголов. Через год приехал баскак с отрядом воинов и заставил благородного господина Иоганна выплатить десятую долю со всего имущества от денег до хлопов. Благородный господин Чевой отдал всё, что потребовал баскак, но, после отъезда непрошенных гостей, обложил всех оставшихся в обеих его деревнях мирян тяжёлым оброком. И бОльшую часть этого оброка потребовал выплачивать не зерном, рыбой или скотом, а добрым серебром.

А откуда крестьянину-хлебопашцу серебра-то набрать? Однако же окрестный люд поднапружился, и в первый год наш господин получил довольно серебра для откупа. А вот в нынешнем году серебра не хватило. Баскак приехал — ан дани-то недостача. Отъехал ни с чем восвояси, но через дюжину дней воротился с четырьмя сотнями: монгольской и тремя пешими из наших же богемцев. Тут-то и не стало у нас господина и вся округа обезлюдела.

„Бред форменный. Рыцари какие-то, баскаки, монголы, дань, серебро…

Не то мужик зачем-то вознамерился запудрить мозги прохожему, не то крыша едет со страшной силой, причём с равной вероятностью как у меня: в таком случае всё вокруг просто глюки, а на самом деле я попросту лежу сейчас в уютной белой палате, не исключено, что и с мягкими стенами, так и у мужика: тогда понятно, отчего он со своей клячей тут Микулу Селяниновича изображает. Но есть и ещё один вариант: этот бред — вовсе не бред, а в самом деле происходит не разбери-пойми что? Вспоминая ту цепочку непонятностей, благодаря которой я оказался здесь, можно поверить если не во что угодно, то в очень и очень многое…“

— Погоди-ка, уважаемый!

А зачем господину Иоганну понадобилось именно серебро, и почему, всё-таки, его не стало?

— „Уважаемый“. Давненько старого Пепку никто не называл „уважаемым“, а говоря по правде, и вовсе никогда не называли. Не стало благородного Иоганна Чевоя потому, что он был казнён за неисполнения воли хана: человек, брошенный с переломленным позвоночником без помощи со стороны, живёт достаточно долго, чтобы ощутить всю тягость своего положения, мечтая о быстрой смерти, но в конце концов всё-таки умирает. Серебром же он желал откупить от угона в ясырь десятину из своих хлопов: ведь, если некому станет работать на господина, то на что же благородные господа жить смогут? Походы против императора или франков, конечно, приносят добычу, но большую её часть забирают себе нукеры хана. Вот и остаётся доблестным рыцарям простой выбор: либо выплачивать ежегодно десятину монголам и вторую десятину — матери нашей Апостольской католической Церкви, снимая с хлопов по две шкуры, либо лишиться собственной головы.

А позволь тебя спросить, достопочтенный путник: кто ты и из каких краёв прибыл, что не знаешь таких вещей? Судя по одежде, ты издалека: не носят такое ни у нас, ни в императорских Судетах, ни у франков, ни на севере, где раньше было ляшское королевство, и уж тем паче — в Шейбаниевом улусе.

Вопрос пахаря Пепки напрашивался сам собой. Будь собеседник обычным „колхозником“ эпохи постгорбостроечного недоразвитого капитализма, в ответ он услышал бы совершенно правдивую информацию, хотя о своих копарьских увлечениях я предпочел бы умолчать. Но окружающий мир, судя по разговору, явно походил на какое-то средневековье с рыцарями, императорами и собирающими дань монголами. Кстати говоря, почему я знаю про иго Золотой Орды на Руси и ничего не помню про монголов в Богемии?

Впрочем, и где находится собственно Богемия, я толком и не представлял никогда: знаю только, что где-то в Европе. Стекло здесь хорошее делают: богемский хрусталь. Помню, у бабушки в серванте стояли такие красивые бокалы на высоких витых ножках. Или это фужеры? Шут их знает, я в этой стеклотаре всё равно не разбираюсь: вот фляжки-котелки периода обеих мировых войн — иное дело: покажи мне почти любую, без особого труда классифицирую по критериям страны, времени производства и, не исключено, завода-производителя. Так что, исходя из весьма приблизительных представлений современного студента о средневековых реалиях, придётся мимикрировать под аборигена. Авось прохляет: проверить-то мои слова вряд ли кто сможет.

— Зовут меня Макс Белов, — преднамеренно исказил я фамилию на немецкий лад. — Вольный мастер из Штальбурга. (Если тут средневековье, то город Царицын, вероятнее всего, ещё не построен, а уж до появления на карте прекрасного имени „Сталинград“ и подавно около десятка столетий). Брожу по свету, ищу себе счастья-доли. Вот и сюда случайно забрёл. В наших краях и вправду мало известно о происходящих в этих землях. А тебя как называть?

— А я Йосип, сын Яна Коковача. Вольный арендатор. Вот только с тех пор как благородного господина Чевоя монголы казнили, уж и не знаю, кому за аренду-то платить? Найдутся ли до осени наследники, или блистательный Дондоксамбу-нойон передаст владения под управление чужакам либо выделит часть земель церкви?

А позволь тебя спросить, мастер Белов: далеко ли твой город? По названию судя, он либо в Священной Империи, либо в улусах Гуюка или Джучи?

„Так… Что за Гуюк такой — слыхом не слыхал. Про империю мужик проговорился, что вроде бы воюют с ними местные: нефиг-нефиг, ни о какой империи упоминать нельзя: ещё за шпиона посчитают. А как в старину с лазутчиками обходились, читал: добро, если попросту повесят на ближайшем дереве, а то ведь и в пыточный каземат вполне могут засунуть. Что-то не испытываю жгучего желания познакомиться ни с дыбой, ни с другими инструментами палачей. А вот Джучи… Похоже, что-то такое про монголо-татар в школе проходили. И тут монголы в большом авторитете, от этого и попробую „танцевать“.

— Из улуса Джучи — но очень далеко отсюда, много месяцев пути!

Тут я блефовал: кто их тут разберет: может, весь тот Джучи-Лэнд за соседним леском находится и проехать насквозь его за три дня можно?

— О, тогда понятно, почему ты так странно разговариваешь! Но раз это так далеко, то как же ты добрался сюда пешком, не изорвав свои удивительные сапоги и не износив одежду?

„Вот, блин, Шерлок Холмс доморощенный“! Если тут много таких „детективов-любителей“, то легенда „герра мастера Макса Белова“ будет не то, что гореть, как свеча, а прямо-таки полыхать факелом! А там и до костра инквизиции недалеко, или что тут у них вместо нее?!. Всё верно: ни коня, ни повозки у меня нет, а форма-„песочка“ и берцы мои хоть и не слишком чистые, но всё-таки довольно новые. Надо пооперативнее влезать в шкуру здешнего аборигена, и начать, пожалуй, стоит именно с еды и одежды. А пока, Макс, изволь-ка попробовать отбрехаться от не в меру наблюдательного Йосипа Яныча“.