Все мысли, и заготовленные фразы испарились без следа. Мишка с трудом сглотнул вставший в горле комок. Слюна стала вязкой. По лицу потекла струйка пота.

— Как, когда, при каких обстоятельствах ты оказался в Минске? — в голосе появились металлические нотки.

— Товарищ командир, я не помню, — промямлил Мишка.

Особист пристально смотрел в глаза Пананина.

— Я, может быть, и не заинтересовался бы тобой, но многое говорит о том, что ты не такой как все. Манера речи, поведение. Словно, многое из всего вокруг, для тебя открытие. Да и вид у тебя для двадцатипятилетнего парня странный. Руки белые, мягкие, без мозолей. На рабочий класс совершенно не похож, но и на буржуя не тянешь. Шпион, который ничего не умеет и не знает. Странный тогда получается шпион. Хотя, может, тебя так специально подготовили? Как настоящая фамилия?!

Последний вопрос прозвучал резко в контрасте с предыдущими фразами. Мишка вздрогнул и начал икать.

— Па. ик. нанин. Ик. Я… ик не по… ик… мню… ик… ни… ик… чего.

Особист протянул кружку с водой. Мишка, стуча краями о зубы, с трудом, но с жадностью, выпил.

— Интересное дело. Вот объясни тогда. Ты прожил двадцать пять лет, но что-то ведь осталось в памяти?

— Осталось, — обреченно пробормотал Мишка.

— Вот и расскажи. Времени у нас много. Я послушаю.

Мишка, превозмогая себя, собрался. Мысли постепенно появлялись и выстраивались в ряд. Вот только ничего вразумительного в этом ряду никак не хотелось появляться.

— Не волнуйся ты так, — усмехнулся особист, — просто расскажи и все.

Мишка вздохнул и постарался поймать разбегающиеся мысли.

— Детство и юность прошли в Новосибирске, отца не помню, мать тоже смутно, жил у дяди.

— Чем занимался дядя?

— Почему занимался?

— Ну, занимается, — поправился особист.

— Он… Партийный работник.

— Пусть так. Кем работал до войны ты? И на какой работе можно отрастить такой животик?