Это как в машине. Если уже сидишь и хочешь достать что-нибудь из переднего кармана штанов, нужно приподнять зад; а приподнимание зада в ее настоящей ситуации исключено.

– Нет, пожалуйста, нет, – взмолилась она от безысходности. Мужчина целился из пистолета ей прямо в сердце.

Йола закрыла глаза, хотела заплакать, но у нее не получилось. Бестолковые мысли, роившиеся у нее в голове – SNAFU, конюшенный двор, один или ни одного, – почему-то не давали ей плакать.

Может, с путаными мыслями вообще невозможно плакать, как нельзя чихнуть с открытыми глазами?

– Пожалуйста, не надо. – Она не хотела этого. Не здесь. Не сейчас.

Черт, я даже не знаю, как это – умереть!

Она видела перед глазами свою маму в день ее тридцатитрехлетия. На двадцать три свечки больше, чем на моем торте. Потом подумала о папе и в конце концов снова о пистолете на его письменном столе, который очень напоминал тот, что парил сейчас перед ней, и…

Йола задержала дыхание, сконцентрировалась на каждом шорохе вокруг, на шуме в ушах, который был похож на ветер; на скрипе половиц, который вдруг затих, как и вздохи. Они пропали!

Она открыла глаза и прожила множество эмоций, которые быстро сменяли друг друга. Смятение. Надежда. Облегчение.

Мужчина исчез. Вокруг было по-прежнему темно, конечно, он мог просто отступить из света свечи в тень помещения, но зачем ему стрелять из темноты с сомнительного расстояния?

«Нет, если бы он и правда хотел убить меня, то уже давно это сделал», – попыталась подбодрить себя Йола.