Я не произвожу расследования и не требую ответственности за действия моих солдат против гражданского населения. У меня нет за спиной демократической общественности.
Мои люди поступают с населением на захваченной территории так, как поступали бы с ними враги в подобных обстоятельствах. Жалость и милосердие к жертве отсутствуют в этом мире. Если можешь убить врага — убей, или он убьет тебя.
Я не прививал им понимания ценности человеческой жизни вообще. Ценна только жизнь монгола или его союзника.
Я вождь, а не проповедник, за другим они не пошли бы.
Даже та часть народа, которая подвержена влиянию здешних христианской, буддийской и мусульманской религий, никак не выделяется на общем фоне в отношении к населению на оккупированной территории.
Только целесообразность того или иного поступка, непротиворечивость его ранее выданным приказам и установкам, влияет на решение воина о жизни и смерти жертвы.
У меня такой народ и победу здесь мы должны добыть все вместе. Другого народа для этой войны у меня нет. Я привел их на эту землю и я отвечаю за все.
Да будет так.
Надо держать ответ за сделанное. И прокурор, и адвокат… И судья. Четкость формулировок приветствуется. Себе-то зачем врать…
А воины мои в таких филологических построениях не нуждаются.
Представляю себе выражение лица нашей исторички, если бы ей сказали, кому про Чингисхана на уроке рассказывает. Не помню, конечно, сам момент, но вообразить можно. Стою я себе, стою у доски, переминаюсь с ноги на ногу, про монгольское иго вымучиваю — че там в учебнике про них накалякано? Чистенький, стриженый, в отглаженном галстуке, с белым подворотничком. Может быть и трояк за свою тему получил. Вполне реально. Были у нас трения по некоторым вопросам: самостоятельный, слишком начитанный, зараза. Как-то заставила урок провести, раз так выпендриваюсь. А я чего? Провел. Эта балда в награду мне родителей к директору вызвала, кончились у нее аргументы. Или я — или она! Эт-ты кому же говорила, а? Чингизхану? Да может у нас в классе египетские фараоны учились, хеттские владыки, римляне! Или кто-то из французских королей, у кого в биографии темные пятна? Я что — один такой особенный? Какой только народ по нашим питерским улицам не ходил. Знал бы — приглядывался. Ишь, волю взяли — вождей учить, двойки ставить!
Хотя — да. Кто знает, может и я истории у какой-нибудь Екатерины Медичи учился. Молодая же еще была, вполне подходила. За грибами — и в портал, такая найдет. После школы потерял из виду, не приглядывал. Ни разу не встретил. Сходство-то определенно имелось — характер! Ить как нас жизнь закрутила потом… Все может быть.
Хе!..
Пионер — всем ребятам пример. В последний день нашего пребывания в Банжоу я лично, на глазах у многих сотен воинов и, наверное, тысяч местных жителей, зарубил градоначальника. Зарубил неумело, меч я так и не освоил, выручила заточка дамасской стали. Зарубил безоружного, долго кланявшегося человека после прощальной получасовой беседы, беготни его и прочих местных чиновников, выслушивания донесений моих командиров о готовности к выезду. Ни моего крика, никакого выражения недовольства, никаких претензий моих солдат или жалоб обиженных китайцев. Пора было трогаться, я тяжело встал из кресла, в котором сидел на площади, неторопливо достал меч и, взглянув в искательное лицо китайца, зарубил его. Подвели коня, я взгромоздился в седло, тронул поводья. В хрониках об этом эпизоде вряд ли упомянут.
Ночью я почувствовал дыхание рядом с собой. Чего-то подобного ждал, странно, что моя стража не успела даже вскрикнуть, уходя из жизни. Вокруг тишина, чернота ночи, и — только легкое дыхание моей смерти. Шаолинь? Убийцы китайских императоров, с детства тренирующиеся в искусстве проникновения за любые заслоны и уничтожении любого врага? Почему так? Почему не отравленная стрела или яд в бокале, почему именно сейчас, когда я только начал путь? Пришли легкое сожаление о несделанном, понимание бесполезности суеты. Касание отравленным кинжалом, и — мгновенная смерть, или долгое угасание? Протянуть руку к своим ножам на поясе я не успею. Вырвать нож из ножен на предплечье тем более. Рывок отчаяния, — и в руках оказалось обнаженное женское тело, рот закрыл поцелуем мой вскрик… И горячая волна, захватившая мое сознание.
Ей одиннадцать лет, у нее грудь, как у самых роскошных красавиц моей Земли, и лицо, которое постоянно стоит перед глазами и не дает мне ни о чем больше думать. И желание — заниматься только этим, только со мной, всегда. Я пытался заставить себя оставить ее в городе, я много чего пытался сделать.
Я зарубил градоначальника и ничего не сказал своим воинам.
Глава 16
Осенью собрались у стены, еще раз обсудили результаты наших первых походов и реакцию противника. Ничего нового, дающего пищу для размышлений. Те же засевшие гарнизоны, открытые настежь ворота городков. Грабь — не хочу. Пока не хочу, своего хватает. Но прихватили все-таки с собой захваченные под Банжоу многочисленные императорские табуны. Нам пригодятся, а император обойдется. За час или два разгромил генерала Елюя, и, таким образом, сломил сопротивление циньской полевой армии. В этих районах и на этот год. А потом?
Направил братьев с Октаем во главе еще повоевать — благо, за стеной климат, не в пример нашему, мягкий. Где-то с месяц себя еще покажут, и к нам, на зимние квартиры, вернутся. Пусть поучатся подчиняться младшему по возрасту в семье, каждому полезно побывать на военном руководстве. Зучи лучший тактик, на мой взгляд, а зачатки стратегического мышления, кажется, есть у Октая, третьего. Зимой буду с ним отдельно говорить, может, заметил что-то, что я упустил, или — идея образовалась, но скромничает, не верит в себя, слишком доверяет опыту старших. В этом году не пойдем зимовать на Восток. Останемся в степи под стеной, мало ли что.