Во второй половине дня ко мне в юрту пришел глава рода с сопровождающими воинами и торжественно принес вассальную присягу. А вот это плохо, это не от недовольства захватчиками, он меня испугался, моих ветеранов. Страшно неудобно, мои себя, вроде бы, тихо вели, но страх появился, этого не поправить. Принял присягу с благодарностью и приказал назавтра выдвигаться в новый лагерь, подобрать место с учетом возможных пополнений, на вырост, желательно у реки, и чтобы пастбища были не хуже этих. Надо пожалеть наших гостеприимных хозяев, загостились.
Бортэ готовит послание ко всем нашим врагам. Все-таки мне никогда не понять женщин. На что она надеется, усовестить их, что ли? Моих аргументов женщина просто не воспринимает, ей кажется, что она сейчас разъяснит плохим дядям всю глубину их падения, и они дружной толпой кинутся исправляться и каяться. А, с другой стороны, она открыла мне новый взгляд на их мир. Конечно, они звери, но есть и Бортэ. Счастливчик я, везет мне в жизни на хороших людей.
Послание пойдет от моего имени, и запретить ей этого я не могу — ханство я еще не вернул, и она имеет полное право как может, содействовать его возвращению. Так что, как только отправим гонцов, лагерь тут же придется менять, а жаль — прибыло уже шесть тысяч воинов, но места и пастбищ хватило бы для тридцати. В речке вода прелесть, в меру холодная, как я люблю. Конец курорту. Пользу можно извлечь из всего: гонцами отправлю Архая и Сукегая, у них головы варят, разведают, что смогут, а Сукегай был одним из четырех моих телохранителей, не бросивших меня в ночь первой битвы. Ему я верю, не предаст точно. Послушал еще раз сочинение Бортэ. Сопли.
Сам виноват, соображать надо было.
Гонцы вернулись. Точнее — один гонец; Сукегай остался во вражеском лагере, продался и предал. Что сказать? Как вы яхту назовете, так она и поплывет. К матери его претензии. Архай привез в свернутой бересте посылку от дедушки, его кровь из пальца. Старый пень совсем с ума сбрендил, он бы мне еще другие свои анализы послал. Или у них это что-то значит? Я вообще их всех своей кровью поил, и ни одного "спасибо". Бортэ несет какую-то пургу, расстроилась, опять нас послали. Снова отдал приказ о переносе лагеря, скачем, как зайцы. Меньше писем, больше дела, а то нас и свои желающие записаться на войну не найдут. Третий лагерь за две недели, на нас речек не напасешься.
…Залезли почти в болото. Разведчики обещали озеро, но все пересохло, на поверхности плавает вонючий ил, и, чтобы напоить коней, его надо отгонять. У нас бы от такой воды и люди, и кони передохли, а эти ничего — пьют, правда, добавки не просят. Загнали сами себя этими письмами на северную границу, выступать рано, народу пока мало собралось, а вода дрянь. Разведка уверяет, что других надежных мест, где на нас не донесут и тут же не прихлопнут, нет. Чертовы письма, не дай бог, болезни начнутся. Хоть выпасы приличные, без коней нам нельзя. Интересно, сколько я на своих кривульках за час проковыляю? Километр? Два? Пока не проверял и не хочется.
Прибыл мой дядя-мародер. Прогноз сработал, в лагере противника разброд и шатание, хитрый дедушка ночью хотел прихлопнуть всех своих друзей по несчастью, но, наверное, как и в случае со мной, сам себя перехитрил. Все успели разбежаться. Второй срединный хан, мой побратим, а с ним сын дяди Даритая и Алтай-Полковник рванули под крылышко западного хана, а не ощущающий никакой своей вины в том, что другие не пришли с войны, дядя Даритай решил присоединиться ко мне. А может, просто делает вид, что бессовестный дурак, а на самом деле — очень даже расчетливый прохиндей, мне воины нужны, и он привел три тысячи. Улыбаемся и терпим дядю, как он терпел, когда очень хотелось пограбить, но было нельзя. Что, сволочь, стал богаче? Бортэ в восторге, просто летает. Какие все-таки хорошие люди, почти все раскаялись! Вот и попробуй, тронь гада. Уверен, вся эта шайка-лейка сама планировала замочить дедушку, он просто первый успел.
Кроме дяди прибывают и очень достойные люди, надо будет их в деле посмотреть, но впечатление очень хорошее. Явился голодный и оборванный, с горсткой своих людей, мой родной брат Хасар. Говорит, что был в плену и, бросив там всю свою семью, бежал, чтобы присоединиться ко мне. Устроил семейный пир по этому поводу. А дядя Даритай сразу нашептал, что никакого плена не было, братец добровольно перешел на сторону врага. Шпион, получается? А как проверить?
Легко. Берем гонца и сообщаем дедушке от имени брата, что искал он меня, искал, и не нашел. Ни слуху обо мне, ни духу. Растворился я в пространстве, исчез, может, даже помер где — как собака, никто не знает. Война окончена, вы победили, а я, несчастный Хасар, хочу воссоединиться с семьей и прошу вашего на это согласия. Пришлите проводника, пусть он меня к вам приведет. Вот таким макаром. Есть, конечно, шанс, что сами гонцы меня предадут, надо их встретить на полдороги, а дальше посмотрим. Гонцов двое: один — Хасара, другой — мой человек, на всякий случай. Сразу выдвигаемся на место предстоящего рандеву с гонцами, его я предварительно присмотрел, сможем там качественно встретить даже тысяч двадцать карателей, если гонцы и Хасар — предатели. Им, пока, ни слова.
Все прошло штатно, гонцы получили проводника и бересту с анализами хана для Хасара, повязали проводника по дороге и в таком виде доставили нам. Какая неожиданная встреча! Решил предоставить возможность Хасару самому разговорить пленника, все-таки подозрения есть подозрения. А я рядом посижу, понаблюдаю, о чем беседа пойдет. Может, и о Хасаре что-нибудь интересное услышим? Дерзай, брат, он в твоем распоряжении. Р-раз! И нет головы у проводника. И что я должен по этому поводу думать? Что у меня в родне одни идиоты? Или я идиот?
Послушаем теперь, о чем нам поведают гонцы, а Хасара пока с глаз вон, пусть погуляет, нервный он какой-то. Оказывается, дедушка поверил в сказку, объявил праздник и всей приближенной толпой отмечает мою преждевременную кончину в специальной палатке, расшитой золотом. Вот дает, даже палатку для такого случая заготовил! А ведь это, кажется, удача!
Расслабившись от ощущения наступившей безопасности, враги решили провести отдых на пленэре и разбили лагерь в чудесной своей красотой горной местности с прекрасным ущельем, языком вдающимся в живописные горы. Выпивают, закусывают, на посторонние шумы не реагируют. Охрана по минимуму. Надеюсь, тоже себя не обижает, прихватила кумыс, и под вяленную конинку его, с чесночком. Благодать! И, главное, расположились перед самым входом в это дивное ущелье, немного их туда подтолкнуть, и какой шикарный мешок получится! Там тысяч двадцать-тридцать, у меня с собой пятнадцать, в лагере пять, но народ постоянно подтягивается.
Сейчас первая половина дня. Скакать надо примерно сутки, если все быстро вчерне спланирую, разведку пошлю, то она туда сегодняшней ночью прибудет. Осмотрится, местность уточнит, немного охрану почистит. Пять тысяч под командой Архая отправлю вперед о двуконь, дадим им самых свежих лошадей. Прибудут ближе к утру, перекроют пути отхода, обозначат и сосредоточатся на направлении главного удара.
Я с десятью тысячами появлюсь утром, но надо постараться прибыть еще в темноте и, сходу, на изнемогающих конях, (потерпят еще немного) по обозначенному Архаем направлению нанести удар. Шар упадет в лузу, то есть в ущелье. Начнется паника, как же без нее, инстинкт предков. Внутрь не пойдем, окружим и станем медленно душить, нужно беречь людей. Постоянно подходят подкрепления из нашего лагеря, и надо организовать посты на всем пути следования, пусть всех желающих повоевать заворачивают к нам. Тысяч десять еще подойдут в течение суток. Определимся с составом для проведения блокады и организуем работу по сменному графику: восемь часов повоевал — еда, отдых, покой. Новые табуны подойдут, лошади свежие. Может, враги сами сдадутся, поглядим. Ну что, погнали?
…Гладко было на бумаге, да… Не только кони выдохлись в этой скачке, но и люди. Поэтому наш первый удар отразили, и пришлось резаться всерьез. С трудом, но загнали врага внутрь ущелья. По поводу запланированной пересменки тоже пришлось облизнуться, не судьба пока моим неграмотным товарищам попользоваться плодами просвещения и цивилизации. Только-только хватило народу держать периметр.
Стойкость, в данной ситуации, враги проявили необычайную, трое суток, день и ночь, резались и не сдавались — без еды, без отдыха, без надежды, без организации. Хитрый дед бросил все свои усилия на спасение себя любимого и преуспел. Говорят, ночью, второй или третьей, скрылся со своим узким кругом. Вот как он это сделал — не говорят, не знает никто, и я не пойму. В общем, к концу третьих суток подыхали от усталости обе стороны, но сдаваться пришлось той, которой просто некуда было деться. Количества жертв пока не знаю. Выйдем из ущелья, и на отдыхе будем считать наши раны и потерянных товарищей. А пока — победа. Победа!
Воевали — веселились, подсчитали — прослезились. Что-то мне пословицы все в голову лезут, наверное, такая голова. Пустая. Из моих более-менее подготовленных пятнадцати тысяч осталось чуть больше десяти. Из двух тысяч шестисот офицеров пало примерно триста. Остальных, лежащих в ущелье, уже друг от друга не отличить, тысяч тридцать погибло с обеих сторон. Это на глаз, никто не хочет заниматься подсчетами.
Кроме десяти тысяч, в которых уверен, к концу недели я располагаю примерно сорока тысячами воинов, принесшими мне присягу. Это и бывшие вражеские воины, и подошедшие наши, и даже с той стороны границы подтянулись неизвестно чьи племена. По уже сложившемуся правилу, в каждую присягнувшую группу назначаю командира из преданного мне корпуса, иногда нескольких — на ключевые руководящие посты, от сотника и выше. Бывший вождь остается в своей группе кем-то вроде комиссара, но мое нововведение в корне отличается от института комиссаров гражданской войны. На нем теперь снабжение и регулирование гражданских дел внутри рода. В военные вопросы — ни-ни. Не рядовой, конечно, но с правом только совещательного голоса. Остался мой дядя Генерал без своих трех тысяч воинов. Кроме сиюминутной выгоды с дисциплиной преследую следующую цель — по окончании военных действий роды расползутся по степи, все забудут и начнут своевольничать. При наличии внедренного мною руководства никуда им от обязательств не деться, а убьют кого — приду и накажу, ибо — бунт!
Фактически, я раздаю все роды в аренду, пользование, собственность доверенных лиц, образуя новую касту — служилое дворянство. А действую так, чтобы было понятно, все они мои: и бывшие хозяева родов, и офицеры, и народ, и воинская добыча — вся моя, я ей сам распоряжаюсь, награждая достойных. И попробуй теперь один из моих офицеров напасть на другого, на его род, на мою собственность. Всей массой навалюсь, ибо царь! Хорош разбойничать, работать надо, табуны пасти. Меняем феодальную раздробленность на просвященный абсолютизм. Надеюсь, в этот раз не шило на мыло. И уж совсем робко надеюсь, что абсолютизм получится просвященным, я все-таки кандидат технических наук.
Никто не протестует, хоть с маслом их ешь, сами намазываются. Восток дело тонкое. Любую мягкость, доброту, воспринимает как слабость, и сразу — нож в спину. А сожмешь в кулак, чтобы только писк раздавался — видно понимание в глазах. Тем более, что после последней битвы мой авторитет в их глазах, то есть кулак у носа — о-го-го!