Глава III

ДЖОН ГИЛРЕЙ ВЫГОДНО ПОМЕЩАЕТ КАПИТАЛ

Старичок клерк еще стоял на пороге, глядя вслед исчезающему миллионеру, и мысленно соединял его обрывочные фразы в красноречивый совет, который следовало обдумать дома на досуге, но тут он заметил неподалеку от двери бледную женщину с ребенком на руках. Она робко глядела на него, словно хотела заговорить с ним, но не решалась. Затем, быть может, уловив выражение доброты на его морщинистом лице цвета старого пергамента, она все же подошла к нему.

— Нельзя ли мне повидать мистера Гердлстона, сэр? — спросила она, приседая. — А может, вы и есть мистер Гердлстон?

Одета она была очень бедно, а глаза ее распухли и покраснели, словно от слез.

— Мистер Гердлстон у себя в кабинете, — ласково ответил старший клерк. — Он, наверное, примет вас: погодите, пока я схожу справлюсь.

Он не мог бы говорить любезнее, даже если бы обращался к самой величественной из тех одетых в шелка, украшенных перьями дам, которые порой посещали контору. Поистине в наши дни подлинный рыцарственный дух часто чуждается внешнего блеска и находит приют в самых неожиданных местах.

Когда посетительница вошла в кабинет главы фирмы, он посмотрел на нее с удивлением и некоторой подозрительностью.

— Садитесь, голубушка, — сказал он. — Чем могу быть полезен?

— Уж вы извините меня, мистер Гердлстон. Я миссис Хадсон, — объяснила она, робко присаживаясь на самый краешек стула. (Бедняжка очень устала, и у нее болели ноги, потому что ей пришлось нести малыша от самого Степни.)

— Хадсон… Хадсон… Что-то я не помню этой фамилии, — сказал Гердлстон, задумчиво покачивая головой.

— Да это, сэр, Джим Хадсон, мой муж — он много лет служил боцманом на вашем, значит, корабле, на «Черном орле». Он-то все старался заработать побольше для меня и малыша, сэр, да только помер от лихорадки, бедненький, и лежит, значит, в реке Бонни с пушечным ядром на ногах — это мне плотник сказал, который сам его зашивал в холстину. Да уж лучше бы и мне помереть вместе с ним.

Она расплакалась, закрывая лицо краешком платка, а ребенок, разбуженный ее всхлипываниями, протер глазки морщинистыми ручонками и принялся оглядывать мистера Гердлстона и его кабинет с философской взыскательностью раннего детства.

— Успокойтесь, голубушка, успокойтесь, — сказал глава фирмы.

Беда, напророченная Эзрой, настигла его, и он лишний раз с удовольствием убедился в деловой проницательности своего сына.

— Уж такое горе, — говорила миссис Хадсон, вытирая глаза, но все еще время от времени судорожно всхлипывая. — Я, значит, услышала, что «Черный орел» вошел уже в устье, да и потратила все деньги, какие у меня были, чтобы приготовить Джиму ужин повкуснее — яичницу с ветчиной, уж так-то он ее любил! И пинту портера и четвертинку виски, чтобы он, значит, мог согреться, а то ведь он такой мерзляк был, а тут-то еще возвращался из теплых стран… Ну, значит, я пошла к реке-то и вижу: подымается «Черный орел» вверх по течению, буксир его тащит. Ну, да я его сразу признала по двум белым полоскам, и попугаи еще верещали, даже на берегу слышно было. И вижу, там матросы толпятся у борта. Ну, я, значит, помахала платком, а кто-то мне тоже оттуда помахал. «Уж Джим-то всегда свою женушку узнает», — говорю я себе и так-то обрадовалась! Да как побегу туда, где они пристать должны были. Да только я до того разволновалась, что даже и не видела, куда бегу, ну и народу на пристани много было — вот я и добралась туда, когда корабль-то уже причалил. Я, значит, сразу бегу по сходням и прямо натыкаюсь на Сэнди Макферсона, а я его с тех пор знаю, как мы жили в Биннакл-лейн. «Где Джим-то?» — говорю я и бегу дальше, прямо в кубрик. Только он как схватит меня за руку. «Потише, — говорит, — не торопись так». Тут я на него поглядела, а лицо-то у него до того печальное, что у меня колени прямо так и подогнулись. «Где Джим?» — говорю я. А он мне: «Не спрашивай». «Где он, Сэнди?» Я, значит, закричала это, и сразу сама прошу: «Не говори ты этого слова, Сэнди, не говори». Но только, сэр, я и без его слов поняла все как есть да и повалилась на палубу без чувств. Помощник отвез меня домой на извозчике, и я вот вхожу, а стол-то, сэр, накрыт, и пиво стоит; все так прибрано, уютно, а девочка-то спрашивает, где, значит, ее папа: я ведь ей сказала, что он привезет ей подарок из Африки… А тут-то, сэр, как я подумала, что лежит он мертвый в реке Бонни, так, сэр, у меня чуть сердце не разорвалось.

— Большое несчастье, — сказал коммерсант, покачивая седой головой. — Тяжкая потеря. Но все это, миссис Хадсон, — ниспосланное нам испытание. Это предостережение, дабы мы не слишком предавались суете этого мира, а стремились к более высоким целям и лелеяли не столь преходящие надежды. Даже лучшие из нас — лишь бедные близорукие создания и нередко принимают зло за добро. И то, что ныне вас так печалит, если взглянуть на это надлежащим образом, возможно, в будущем окажется поворотным пунктом, с которого и начнется истинное ваше счастье.

— Да благословит вас бог, сэр, — сказала вдова, все еще робко утирая глаза кончиком платка. — Добрый вы джентльмен. У меня от ваших слов прямо на душе полегчало.

— У нас у всех есть свои невзгоды и несчастья, — продолжал глава фирмы, — у некоторых больше, у других меньше. Сегодня — ваша очередь, а завтра, быть может, наступит моя. Но будем стремиться к достойной цели, и бремя невзгод не заставит нас упасть без сил у дороги. А теперь, миссис Хадсон, я должен пожелать вам всего самого лучшего. Поверьте, я глубоко вам сочувствую.