— Нет, Катя, ты это совсем выбрось из головы и не слушай бабьих сплетен. Я хочу тебе сказать другое, о чем уже, отчасти, начал говорить дома. Я должен возвратиться к своему Богу и стать настоящим христианином. Но как нам быть с тобой? Ведь ты современная девушка, неверующая, так что же у нас с тобой получится: кто в лес — кто по дрова? Знай, что если я вновь стану христианином, у нас с тобой общего ничего не будет. Вот и давай, мы сейчас серьезно и спокойно это обсудим.

— Откуда ты знаешь, что я неверующая? Я-то верю в Бога и крестик в шкатулке у меня хранится. Конечно, я не знаю того, что ты, но расскажешь и буду знать, отставать от тебя не буду, куда ты пойдешь, туда и я за тобой. Павел, знай, что я тебе верю всем сердцем, особенно с прошлого раза, — нагнувшись, приглушенно сказала она ему.

Он крепко пожал ей руку и, успокоенный, пошел вперед, обняв ее за плечо.

Скоро они решили возвратиться домой, но придя, нашли комнату пустой, так как Клавдия Ивановна ушла в гости.

Какая-то непреодолимая тоска сдавила грудь Павла. Он попросил постелить что-либо на большущий сундук в углу, и лег. Катя села у его изголовья и слегка теребила прядь волос на его голове. Павел вначале лежал молча, а потом вздохнул и с глубоким чувством непонятной грусти, запел мелодичным тенором:

Катя смотрела на него, слушала и чувствовала, что Павел о чем-то тоскует, но понять этого они оба не могли. Постепенно, к приходу Клавдии Ивановны, грусть рассеялась; и они долго беседовали о Боге, о настоящей вере. Говорил он воодушевлено, как будто возвратилось все то, что было им утрачено несколько лет назад. Женщины слушали с интересом, как нечто новое, но видно было, что это не касалось глубоко их душ. Весь следующий день провели они на прогулке, и Павел был обрадован рассудительным разговором Кати, и особенно, утешился ее обещанием в верности. Но, когда подошел вечер, и он стал собираться на станцию, все как-то приумолкли. Катя уложила все его вещи, и они, нехотя, вышли на улицу. На этот раз Клавдия Ивановна проводя их до крыльца, долго сопровождала их взглядом, пока они не скрылись за поворотом.

Моросил мелкий дождик, усугубляя тоску расставания.

В самые последние минуты Катя не выдержала, на глазах ее появились слезы.

— Что с тобой? — успокаивающе, обняв ее, спросил Павел.

— Так, — вытирая платочком кончик носа, ответила она, но слезы заблестели еще больше.

— Ох! Что-то так тоскливо, как будто мы расстаемся навек, Павел. Не увижу я тебя, наверное, больше.

Сердце вздрогнуло от удара станционного колокола, и через минуту поезд остановился перед ними. Дождь лавиною обрушился на землю. Под зонтиком, они стояли близко друг около друга, но наступила прощальная минута; раздался свисток паровоза, и вагон медленно пополз вперед.

Павел, не торопясь поднялся на подножку и смотрел на плачущую Катю.

Дождь потоками хлестал ему в лицо. Долго еще одинокая фигура стояла под проливным дождем, пока не расплылась в вечерних сумерках.

— Неужели больше не увидимся? — вздрогнул он, вспомнив ее слова и глубоко вздохнул. Павел вошел в вагон и сел. За окном мелькали последние дома поселка Дулева.