Одного только Павел не мог понять: почему старшие братья в общении одинаково приветствовали и духовно общались, и с пятидесятниками, и лютеранами — он согласиться с этим не мог.
На следующий день к Владыкину подошли двое из братского кружка и, умиленными голосами, заговорили:
— Дорогой братец Павел, когда мы тебя вчера увидели и услышали, то восторжествовали от радости, определив в тебе сильного мужа, и дух провещевал нам, что тебя непременно надо довести до глубины совершенства.
— Очень жажду этого, — ответил Павел, — и верю, что Господь ведет меня Своим путем к духовному совершенству.
— О, ал-ли-луй-я! Талифа куми… — воскликнул собеседник, ухватив с силою за руки Владыкина.
— Брат Павел, — начал вкрадчиво второй собеседник, — я слышал вчера о том, как вы жаждете крещения и сожалеете, что не успели до уз принять его. Но то крещение, о котором вы томитесь — это Иоанново, оно не приводит к совершенству — это только начатки веры. Вам нужно крещение д-у-х-о-м! Тогда вы обретете всякие духовные дары: пророчество, языки…
— Подождите, подождите, — решительно возразил Павел, — вы же вздор какой-то мне наговорили. Прежде всего: «Талифа куми» — это слово, сказанное Христом умершей девушке (Марк.5). Какое оно имеет отношение к нашей беседе? Во-вторых, Иоанна Крестителя уже нет в живых 19 веков, и то покаяние, к которому он призывал евреев, уже давно упразднено Духом Святым и покаянием пред Самим Христом. Вы из трясунов, наверное, или, как иначе они называют себя — пятидесятники?
— Да, — ответил собеседник, — мы духовные.
— В таком случае, как же вы приветствуете меня и моих братьев, если в нас нет того же Духа, что в вас и об этом вы сами говорите? — спросил их Павел. — Вот что, уважаемые, выбирайте одно из двух: или дух, который в вас — обманщик и лицемер и вам все равно кого целовать, или вы не имеете никакого духа, но жалкие, обманутые люди.
Немного выждав, Павел добавил:
— Мне так стыдно за вас, как вы оказались в такое тяжелое время в этой братской семье? Почему вы подошли ко мне наедине, без братьев? Шкура на вас овечья, но зубы у вас — волчьи. Не братья вы мои, — сказав это, Павел взволнованный отошел от своих собеседников и поделился об этом уже со всеми братьями, они же ответили ему:
— Мы знаем их, брат Павел, но как-то неудобно оттолкнуть их, ведь среди этого моря людей так мало верующих, что рад хоть кому, лишь бы верил в Бога. Хем более, что мы все «транзитные» — сегодня здесь, а завтра — кто куда.
Павел не возразил на это ни слова, но подумал про себя, что все-таки, меру общения надо определять строго и на этом успокоился.
Так оно и получилось. На следующий день рано утром весь городок по сигналу пришел в движение. Через час на обширной площадке собралась в беспорядке 4–5 тысячная толпа заключенных. Братья успели только вместе помолиться и стали расставаться, не зная, смогут ли они увидеться опять, или нет.
На высокую трибуну поднялось несколько человек и, добившись относительной тишины, объявили, что все, названные ими, должны подойти к трибуне, а потом к столам — соответственно начальных букв своих фамилий.
По толпе пронеслось глухое людское рокотание: «Братцы, этап на Колыму, погрузка на „Джурму“. Спасайся, кто как может!..» и многое другое.
В толпе произошло какое-то замешательство. Некоторые из смельчаков заранее стали разбегаться по секторам, несмотря на то, что по проходам стояла охрана. Глашатай громким голосом стал выкрикивать фамилии заключенных, в толпе началось движение.
К обеду, утомленные от солнца и напряжения, люди стали ложиться на землю. Некоторые доедали свою дневную норму сухого пайка, выданного рано утром при подъеме (кусок хлеба и рыбы). К вечеру жажда и утомление совсем свалили людей, так что они засыпали на земле. Их, с бранью, расталкивали и помещали ближе к трибуне.
Фамилию Владыкина назвали, уже при начинающихся сумерках.
Павел, хотя и ожидал, но невольно вздрогнул. Что-то, как ножом, отрезало страшное прошлое, но и неведомое будущее волновало его не меньше. От одного стола к другому, он проходил ближе к выходу. За одним — надо было давать все сведения о себе, за другим — примитивный медицинский осмотр, напоследок — обыск вещей и самого заключенного. Когда вывели его за ворота в колонну, то было уже темно.