В Элтли пришел конец и долгим беседам Сати с пассажирами. Деревенские жители вели себя не то чтобы недружелюбно, но страшно стеснялись незнакомых людей и разговаривали почти исключительно с теми, кого хорошо знали, и на местном диалекте. Сати была даже рада вновь оказаться в одиночестве, которое позволяло ей спокойно наблюдать за этими людьми и слушать их беседы Друг с другом.

По левому берегу, с севера, где в Эреху впадала какая-то горная речка, толпились, возвышаясь одна над другой, черные остроконечные вершины с белыми лентами ледников. А впереди по курсу не было видно никаких гор — просто земля как бы понемногу вздувалась, обозначая постепенный, но неуклонный подъем, и «Паром № 8», теперь наполненный новыми звуками — блеяньем, квохтаньем, тихими голосами деревенских жителей — и запахами хлева, домашнего хлеба, рыбы и сладких местных дынь, медленно полз вперед и вверх, то и дело приставая к берегу, чтобы взять и высадить пассажиров, и его ухоженные двигатели работали на полную мощность, сражаясь с яростным течением Эрехи, несущейся меж каменистых берегов, и слева по-прежнему были горы, а справа простирались голые, лишенные кустов и деревьев равнины, покрытые лишь тонкой бледной травой, похожей на птичьи перья. Поля и горы то и дело скрывала завеса дождя, который проливался из пышных, быстро несущихся облаков и тут же кончался, и просвеченные солнцем водяные струи наполняли воздух бриллиантовым сиянием и ароматами земли. Ночи стояли тихие, холодные, звездные. Сати ложилась спать очень поздно, а просыпалась рано и сразу выходила на палубу, чтобы полюбоваться разгоравшейся на востоке зарей. Над еще покрытыми ночной тенью западными долинами заря одну за другой зажигала вершины далеких гор, и они вспыхивали, как спички-.

На девятый день паром остановился в таком месте, где поблизости от причала не оказалось ни города, ни деревни, ни вообще каких бы то ни было следов обитания людей. Там на берег сошла одна-единственная женщина в длинном свитере из шерсти эбердинов и фетровой шляпе. Она погнала свое стадо эбердинов по сходням на берег, и животные с такой радостью бросились к долгожданной земле, что ей пришлось их догонять. Женщина сердито кричала на чересчур резвых «коз», осыпая их проклятьями, потом вдруг обернулась и хриплым голосом попрощалась с теми своими знакомыми, кому предстояло плыть дальше. Стоя у поручней на корме, Сати долго видела ее стадо — все уменьшавшееся бледное пятно на фоне серо-золотистой равнины. Весь тот день был наполнен каким-то необычным светом, и вода, которую неспешно рассекал нос парома, стала теперь так же прозрачна, как и светящийся воздух над нею. Эреха по-прежнему быстро несла свои воды им навстречу, но делала это так бесшумно, что казалось, паром не плывет по реке, а скользит над нею, словно между двумя одинаково прозрачными потоками воздуха. Вокруг были сплошные скалы и валуны разной величины; между камнями росла бледная трава, и все вокруг, насколько мог видеть глаз, было каким-то блеклым, будто обесцвеченным. Горы куда-то пропали — их совсем заслонила вздувшаяся огромным пузырем земля. Земля и небо точно встречались здесь, на пересекавшей их и выгнувшейся дугой реке.

Странно, это путешествие кажется мне длиннее перелета с Земли на Аку, думала Сати в тот вечер, как всегда стоя у поручней.

И еще она думала о Тонге Ове, который, наверное, с удовольствием и сам отправился бы вверх по реке, но все же предоставил эту возможность ей, и она теперь просто не знала, как отблагодарить его за такой подарок. Нужно как можно лучше смотреть, слушать, записывать — да, только так! Но записать, запечатлеть свое нынешнее ощущение счастья она не могла. Счастье ведь тут же разрушается, стоит о нем заговорить, стоит произнести хотя бы само слово «счастье»…

Как жаль, думала Сати, что Пао сейчас не здесь, не со мною рядом! Она ведь непременно была бы здесь! И тогда мы могли бы разделить это ощущение счастья…

Воздух заметно потемнел, но вода все еще хранила вобранный в себя свет дня.

Кроме Сати, на палубе был еще один человек: последний из тех пассажиров, что вместе с нею отправились в плавание из столицы. Это был молчаливый мужчина лет сорока, по всей видимости, государственный чиновник в сине-коричневой форме служащего Корпорации. Различные виды формы были на Аке чрезвычайно распространены: школьники, например, носили алые шорты и рубашки, и их шумливые беспокойные группки, яркие пятнышки и черточки на довольно мрачных улицах больших городов, выглядели немножко непривычно, но очень радовали глаз. Студенты колледжей носили форму зеленовато-ржавых тонов. Сине-коричневая форма была у сотрудников Центрального Социокультурного Управления, включавшего Министерство поэзии и искусства, а также Всепланетное министерство информации. Сати лучше всего знала сотрудников именно этого Управления. Сине-коричневую форму носили даже поэты — во всяком случае, официально признанные — и те, кто занимался выпуском аудиозаписей и «пек» сериалы для неовидения. А также библиотечные работники и сотрудники различных департаментов — например, Департамента этической чистоты, — но с ними Сати была несколько меньше знакома. Значок на лацкане сине-коричневой формы ее спутника свидетельствовал о том, что этот человек занимает довольно высокий пост советника. Когда они только еще отплыли из Довза-сити, Сати все время озиралась, надеясь заметить кого-нибудь из приставленных к ней надзирателей, очередного сторожевого пса, который будет следовать за ней по пятам и во время этого путешествия. Она все время ждала, что пассажир в сине-коричневой форме проявит к ней какое-то особое внимание, чем-то выдаст себя, однако ничего подобного не происходило. Если он и знал, кто она такая, то абсолютно никак этого не проявлял. Он был чрезвычайно молчалив, всех сторонился, ел за капитанским столом, общался только со своим ноутером и избегал тех групп праздных болтунов, к которым всегда присоединялась Сати.

Сейчас он молча стоял на палубе недалеко от нее, и она, кивнув ему в знак приветствия, тут же отвернулась и перестала обращать на него внимание. Похоже, именно этого он больше всего и хотел.

Однако он вдруг заговорил с ней, нарушив звенящую тишину, повисшую с наступлением темноты над пустынными берегами Эрехи; в этой тишине был слышен лишь шепот воды, упорно сопротивлявшейся носу и бортам парома.

— Тоскливые места, — сказал Советник. Звук его голоса разбудил молодого эбердина, привязанного к пиллерсу. Эбердин затряс головой и тихонько проблеял: «Ма-ма!»

— Бесплодные земли, невежественные люди, — помолчав, продолжил свою мысль Советник. — А вы что же, «глазами влюбленных» интересуетесь?

«Ма-ма!» — опять проблеял маленький эбердин.

— Как вы сказали? — не поняла Сати.

— «Глаза влюбленных» — это такие камешки. Самоцветы.

— А почему они так называются?

— Название им придумали местные жители, люди примитивные и невежественные. Воображаемое сходство. — На мгновение глаза Сати встретились с его глазами. Издали в темноте он казался ей обычным чиновником, чопорным, туповатым и самовлюбленным. Холодная острота его взгляда неприятно удивила ее. — Эти камешки находят по берегам горных ручьев, — продолжал он. — Вон там, — он указал вверх по течению реки, — и только в этих горах, на этой планете. Но Вас, насколько я понимаю, привел сюда интерес к чему-то совсем иному?

Так, значит, он все-таки знает, кто она! И желает показать, что отнюдь не одобряет решение властей спустить ее с поводка.

— За то недолгое время, что я успела провести на Аке, — сказала она, — я видела только Довза-сити. И вот теперь мне наконец разрешили посмотреть кое-какие достопримечательности вашей планеты.

— И вы отправились вверх по реке? — криво усмехнулся Советник. Он явно ждал продолжения, словно она обязана была перед ним отчитываться. Сати прямо-таки кожей чувствовала это требовательное ожидание, и все в ней воспротивилось этому молчаливому насилию. Советник смотрел на багряные в последних лучах солнца долины, где над горизонтом уже сгущалась ночная мгла, потом опустил глаза и уставился на воду, по-прежнему прозрачно светившуюся вобранным светом. Молчал он довольно долго. — Довза — самый лучший район планеты, — промолвил он наконец. — Плодородные земли, процветающая промышленность, замечательные курорты на юге. Вы ведь ничего этого тоже не видели! Так почему же вы предпочли отправиться в эту пустыню?