Он не мог так поступить.
Пытаюсь взять себя в руки. Беру вещи, кладу их в раковину и включаю воду на всю. Тру ткань об ткань, сильно, до боли в пальцах. И не замечаю, как слезы скатываться начинают с глаз. Одна за другой. Соленые. Горькие. Тоскующие.
А вдруг что-то случилось. Что-то серьезное.
Нет, что бы там ни было, он бы позвонил. Я бы поняла, приняла и ждала молча, как верный хвостатый Хатико. Главное знать, что в конце пути будет свет, главное знать, что он вернется. Только Кирилл почему-то так не поступил. Ничего не сказал.
Тело тянется вниз, тяжело такое становится. Не могу стоять больше. Воды хлыщет, брызги разлетаются по раковине, а я сижу на корточках, упираясь головой в белую лаковую тумбу. Внутри все оборвалось почему-то. И как бы не пыталась, не могу успокоиться.
Неправильно. Нужно поговорить. Нужно спросить.
А я не могу.
Обида сжирает изнутри. Эгоизм берет свое, и всхлипы все чаще слетают с моих уст. Я так скучаю по нему. Так хочу к нему. Так ждала его. Как дура. Как самая последняя дура. Притащилась сюда, готовила этот дурацкий торт. Кому он вообще теперь нужен. Зачем я здесь. Зачем нацепила его майку. Почему до сих пор не хлопнула дверью, и не зарылась под одеялом у себя в комнате. Откуда столько слез на щеках.
Минут десять, а может пятнадцать, просто пытаюсь успокоиться. Потом делаю глубокий вдох и тянусь к вентилю, чтобы выключить воду. К черту гордость! Пойду и позвоню, а если не ответит, кину голосовое. Сидеть здесь и упиваться собственным бессилием — это худшее, что можно сделать.
Поднимаю на ноги, заглядывая в зеркало. Под глазами черные кругли от туши. Да уж, видок тот еще. Прикусываю нижнюю губу, всматриваясь в потолок. Делаю шаг назад, покидая ванную. Однако дойти до кухни не успеваю, потому что в дверь раздается звонок.
Останавливаюсь в полном непонимании. Смотрю загадочно на дверь, и думаю, реальность это или нет. Звонок был или мне показалось. Но настойчивый звук разлетается вновь. Снова и снова. Раз пять подряд. И мне приходит самая ужасная мысль, которая может посетить голову в такой ситуации — я затопила соседей или они меня.
На ватных ногах плетусь к дверям, не смотрю в глазок, хотя стоило бы. Дрожащими пальцами поворачиваю язычок замка и медленно приоткрываю.
— Чего так долго?
— А?
Глава 32
Кирилл
— А? — Аринка хлопает ресницами и смотрит на меня таким взглядом, будто призрака увидела. Я даже теряюсь немного. Правда моментально замечаю ее красные глаза и черные подтеки. На ней моя майка и ничего больше, и это, пожалуй, то самое, о чем я мечтал перед сном. Вот только думал, она будет улыбаться, а не выглядеть настолько печально. С жадностью вглядываюсь в ее лицо, и Господи! Как же давно мы не виделись.
Бросаю сумку на пол, и просто прижимаю Арину к себе, к самому сердцу. А она такая маленькая, хрупкая, и мне даже кажется, что надави еще сильней, и я сломаю ее на части.
— Что случилось? У тебя глаза красные, — шепчу ей на ухе, проводя ладошками по волосам. И вдруг происходит что-то совсем странное. Арина отталкивает меня и запрокидывает голову. Губы поджимает, и смотрит так жалобно, а потом и вовсе по щекам начинают скатываться слезы.
Теряюсь еще больше. Тянусь ладошками к ее лицу, и медленно провожу, скидываю соленые капли пальцами, пытаясь разглядеть в глазах Стрельцовой ответы на вопросы.