— Оставьте меня, — сказал он. — Вы достаточно наговорили. Теперь, пожалуйста, оставьте меня в покое.
Он похромал прочь, а я осталась стоять в тени гингко.
— Профессор Ши, — крикнула я вслед его удалявшейся фигуре. — Пожалуйста, я не хотела быть грубой. У меня этого и в мыслях не было.
Но он не остановился и вскоре исчез за пыльной оградой. У моих ног шевелились тени гингко. Я повернулась, пнула низкий бордюр, уткнула лицо в ладони. Меня трясло.
Домой я вернулась в состоянии транса, пошла прямо в свою комнату, не остановилась поболтать с русскими. Они в гостиной смотрели телевизор и саркастически охнули мне вслед. Я с грохотом закрыла дверь в спальню, прислонилась к ней спиной, закрыла глаза. Сердце громко билось.
Когда знаешь, что прав, важно стоять на своем.
Спустя долгое время я открыла глаза, подошла к алькову, где хранила краски, смешала их, положила кисти и кувшин с водой возле стены и широко открыла окно. Уже темнело, с улиц доносился запах подгоревшей пищи, Токио зажигал огни, готовясь к ночи. Город убегал вдаль, как маленькая галактика. Я представила себе, как он выглядит с высоты: дома как горы, улицы — реки из блестящей ртути, как при императоре династии Цин — Ши Хуанди.
Как могло это произойти? Когда закончились воздушные бомбежки и последний американский бомбардировщик улетел восвояси через голубой океан, улицы в Токио остались лежать в руинах. Город было не узнать. Автомобили не могли по нему проехать, потому что никто не знал, где заканчивались улицы и где начинались дома. Вдоль реки, где стояли хижины, поднимался дым, удушливо пахло угольной пылью и смолой.
Шелк на стенах моей комнаты был порван сверху вниз, до уровня моей талии. Ниже он был не тронут. Я набрала на кисть кобальта и начала рисовать. Нарисовала разбитые крыши и балки сожженных домов. Нарисовала огонь, вышедший из-под контроля, и улицы, засыпанные обломками. Рисовала, а мысли где-то бродили. Я так ушла в себя, что близнецам в семь часов вечера пришлось постучать мне в дверь и спросить, собираюсь ли я на работу.
— Может, останешься здесь? Будешь сидеть, как краб?
Я открыла дверь и взглянула на них. В руке я держала кисть, и лицо было испачкано краской.
— Господи! Ты что же, так и пойдешь?
Я заморгала. Тогда я не подозревала, как мне повезло. Если бы они не постучали, я пропустила бы один из самых важных вечеров в Токио.
14
На прошлой неделе пал Шанхай. Невероятное, непостижимое известие. Город защищали лучшие войска нашего президента, по численности мы вдесятеро превосходили японских моряков, тем не менее город пал. Рассказывают, что Шанхай опустел, в канавах валяются банки из-под отравляющих газов, мертвые животные из зоопарка гниют на полу своих клеток. Поступила новость, будто японская императорская армия рассредоточилась в дельте реки. Кажется, нападение на Нанкин неизбежно. К нам направляются десять дивизий: пехота, мотоциклисты, бронированные машины. Я могу их представить: вижу, как краги военных облепила желтая речная грязь. Если они возьмут Нанкин, великую столицу нашего народа, то сожмут в кулаке сердце гиганта.
Но, естественно, этого не произойдет. Наш президент не допустит, чтобы в город пришла беда. Тем не менее в горожанах что-то изменилось — вера их пошатнулась. Сегодня я возвращался домой после утренних лекций (пришли только четыре студента, как я должен это понимать?), висевший над городом туман растаял, стало солнечно, небо сжалилось над Нанкином. И все же язаметил, что белья на шестах не появилось, как это обычно бывает при первых солнечных лучах. Затем я обратил внимание на то, что поливальщики улиц, оборванные кули, убирающие наши дороги, не вышли на работу, а люди, спешащие от двери кдвери, несут больше вещей, чем необходимо. Я не сразу сообразил, что происходит, а когда понял, сердце упало. Люди бегут. Город закрывается. Мне стыдно признаться, что даже некоторые преподаватели из университета говорили сегодня о том, что надо уходить в глубь страны. Только представьте это! Представьте отсутствие веры в нашего президента. Вообразите, что он подумает, когда увидит, как мы удираем из великого города.
Шуджин выглядит почти довольной тем, что Шанхай захвачен. Это подтверждает все ее высказывания о националистах. Она поддалась общему настроению и хочет покинуть столицу. Когда сегодня я вернулся домой, то увидел, что она пакует в сундук вещи. «А, вот и ты, — сказала она. — Я тебя ждала. Пойди, достань тележку».
— Тележку?
— Да! Мы уезжаем. Возвращаемся в Поянху. — Она сложила белые пеленки из узла своей бабушки. Я заметил, что она оставила в сундуке место для черепаховой шкатулки моей матери. Помню, что в ней она хранила несколько написанных кровью стихов Ай Цинаnote 39. Моя мать свято верила этим словам, однако они не смогли ее спасти. — Да не смотри на меня так, — сказала Шуджин. — Мой календарь сообщает, что сегодня — самый благоприятный день для путешествия.