— Обломов, вижу ты доел? — остановившись напротив, произнёс мужчина.

— Ещё нет. — уставился я на стоявшую передо мной пустую тарелку и следом же принялся медленно и не спеша допивать остатки компота.

— Вставай. Предъяви к осмотру рукава и воротник. — не обращая внимания на мои действия и слова, безапелляционно произнёс он.

Подобный цирк разыгрывался здесь далеко не впервые за эти несколько лет. Правда, если исключить моё имя, то «жертвами» директора обычно выступали ребята из старших классов, в том числе и зарвавшиеся благородные, опрометчиво решившие, что нарушения школьного устава могут им сойти с рук.

Среди ребят помладше, частым героем в подобных сценах выступал в абсолютном большинстве случаев только я. Порой это настолько мне надоедало и раздражало, что я всерьёз размышлял о том, чтобы плюнуть на все и покинуть эту школу. Но потом до меня не без помощи Кали дошла запись разговора Тимофея Степановича с женой. Там он ей после очередного этапа обострения отношений со мной, поведал, что буквально грезит тем днём когда я «свалю из его школы». Естественно, такой подарок этому старому хрыщу преждевременно я дарить не собирался. Уж не знаю почему, но эта информация будто дала мне новых сил и я запретил себе даже думать о «побеге». Пусть сам уходит.

Побег, кстати, как таковой, им бы и не являлся. В один из дней, два года назад, когда наши отношения с директором были на одном из пиков накала, об этом прознал граф Белорецкий. Он тогда как раз был с инспекцией в школе и не преминул возможностью немного со мной побеседовать. И когда по его инициативе речь зашла об этой ситуации, он мне отчётливо дал понять, что руководство школы, своих педагогов и кураторов, я обязан слушаться. Неуправляемый ученик им здесь совсем не нужен — это дурной пример для остальных, как минимум. В общем, я был волен уйти в любой момент, если того пожелаю. Каких-либо обязательств на мне нет и никаких претензий род Белорецких ко мне иметь тоже в таком случае не будет. Но если уж решил остаться и учиться, то должен подчиняться общим правилам и школьному уставу.

Что тут возразить-то? Жаловаться? Нет, это было не в моём стиле — не так воспитан. Оставалось только либо реально уходить, либо принимать вызов и воевать, превозмогать и не ныть. И как уже сказано выше, выбрал я именно второе.

— Чудо какое-то! — деланно восхитился он, поджимая губу. Придраться директору тут было совершенно не к чему — рубашка блестела ещё с вечера. — Но видимо натура всё равно берёт своё, да? Это что такое? — указывая на запачканную штанину моих брюк, недовольно добавил он. Всё же что-то нашёл…

— Об стол ногой теранулся. — сухо и с трудом скрывая раздражение бросил я, оглядывая небольшую грязную серую полоску на ноге, при этом сказав абсолютную правду.

За чистотой своей одежды, в особенности рубашек, мне приходилось следить с особой щепетильностью. Этот демон в человечьем обличии останавливал меня где увидит и первым действием крайне придирчиво проверял мою опрятность: длина волос, ногтей и их чистота. Следом состояние одежды и опять же её чистота…

Но самое главное, если вдруг у него к чему-то выходило придраться, то результаты осмотра он комментировал так громко, что это всё становилось неприятным достоянием общественности. Одним словом, прилюдно позорил и высмеивал.

С другой стороны, если у меня с этим никогда ранее проблем и так не было, так как и баба Маша хорошо воспитывала, да и прошлая жизнь научила следить за личной гигиеной и опрятностью внешнего вида, то вот у некоторых детей в самом разном возрасте, отношение к таким вещам было порой совершенно наплевательским.

Это, кстати, было первое с чем воевали наши кураторы и что проверялось на утренних осмотрах в начальной школе. А вот после «началки», нам решили дать побыть немного более самостоятельными и осмотры стали проводиться значительно реже. Тут-то и стали вылезать дефекты воспитания. Некоторые ребята стали этим пользоваться далеко не лучшим образом, потакая призывам собственной лени. В общем, Тимофей Степанович с ними боролся очень успешно, хоть и методы у него были довольно спорные. Ну и мне прилетало, если вдруг где-то что-то не досмотрел.

— Или просто не следишь за чистотой своей формы? — в тон мне ответил Тимофей Степанович.

Я лишь вздохнул полной грудью, не желая продолжать этот бессмысленный диалог. Чем оно все кончается мы наперёд знали оба. Он придумывает мне наказание, которое я выполняю, а сам потом, как минимум на неделю входит в режим повышенной боеготовности и осторожности.

— Так я и думал. После занятий вернёшься в столовую и протрёшь все эти столы. Чтобы на будущее у тебя таких глупых отмазок больше не было.

Отвечать директору я ничего не стал. На что тот удовлетворённо кивнув, развернулся и направился дальше со своей внезапной проверкой.

Что же касалось реакции моих друзей, сидевших рядом за столом, то всё просто. Они к этому уже давно привыкли. Алина, правда, первое время раздосадованная несправедливым на её взгляд отношением директора ко мне, пыталась без моего ведома жаловаться отцу. Но граф девочке дал чётко понять, что методы работы Тимофея Степановича, а самое главное её результаты, полностью удовлетворяют высшее руководство клана. И посоветовал ей самой вести себя подобающе, а также передать этот совет мне, что девочка, соответственно, и сделала. Поэтому сейчас она могла разве что беспомощно дуть щечки и недовольно бухтеть себе под нос.

— Кали, чего такого мы ещё ему не делали? — злобно побуравив спину директора, ментально спросил я.