— Я в школе арифметику плохо учил, да и печка вроде на триста…
— Твое счастье, без арифметики тебе не грозит когнитивный диссонанс. Без автоматики хорошо если на сто в сутки выйдем, но это уже мелочи. Всё оборудования для печки и для вальцовой мельницы на Ижорском заводе оценили в безумную сумму чуть больше пятидесяти четырех тысяч рублей: Вася туда скататься успел уже и договориться.
— А я на восстановление заводов огнеупоров и шахт получил сто двадцать тысяч… для начала.
— Маловато будет, Оля говорила, что тысяч триста потребуется — но попробуем сэкономить с помощью энтузиазма масс.
— Нас эти массы с таким энтузиазмом пошлют сама знаешь куда!
— Недооцениваешь ты массы, товарищ Сухов, а главное — не умеешь этот энтузиазм пробуждать. Я вот бабам сказала, что новую больницу поставлю если кирпич будет — и половина баб уже пилят своих мужиков, чтобы загнать в шахты и на завод. А вторая половина уже их допилила: вчера на новом кирпичном заводе уже печь одну на прогрев запустили, кирпичную печь, не огнеупорную. А если им еще за работу и платить мы теперь будем…
— Кирпичи — это хорошо, это полезно. Но цементную-то печку мы разве что весной запустить сможем.
— Ко мне уже приходил мужик один, мастер с кирпичного завода, сказал, что у них печь для обжига извести есть и больницу они готовы на известковом цементе класть. И насчет оконных рам и дверей сказал, что «на механическом мужики сделают» — он как раз чертежи, точнее эскизы просил им нарисовать. А вот что делать с оконным стеклом… Сдается мне, что завтра тебе обратно к Кирову ехать придется.
— Не придется, в Ленинграде стекла не хватает даже на то, что они у себя там строят. И даже чтобы разбитые хулиганами окна снова стеклить. Так что будем думать…
Если оценивать трудозатраты любого руководителя через расстояние, которое человек должен пробегать за рабочий день, то самым трудолюбивым стал бы, безо всяких сомнений, Валера: так как он обеспечивал поступление в город новых, хотя и довольно специфических, «трудовых ресурсов», ему пришлось заниматься и их обустройством. А разместить, даже в полупустом городе, полсотни уголовников и два десятка охранников для них делом было далеко не самым простым, так что побегать пришлось изрядно. Пришлось бы даже побегать гораздо больше, но ему сильно помогла Светлана, пояснив, что «сейчас просто нары в ночлежке считаются неплохим вариантом», так что в конечном итоге всю «дармовую рабсилу» получилось разместить в двух секциях торговых рядов. Но даже в них нужно было хотя бы те же нары поставить, так что побегать пришлось изрядно. А еще он получил урок по общению с местными начальниками: после того, как пожаловался Вале на то, что командир красноармейцев ведет себя по отношению к «контингенту» откровенно по-хамски, Валя выстроил отряд, на простом русском «довел до командира», кто в лесу главный и тут же отправил его обратно в Ленинград, назначив новым командиром одного из рядовых — который выглядел постарше и во время словесной экзекуции оставался спокойным. А чуть позже, уже наедине — точнее, за обедом, когда за столом собрались лишь «свои» — просто приказал Валере:
— Ты здесь — абсолютный начальник, и ты точно знаешь, что нужно сделать.
— Вот в последнем я не уверен.
— Неверно. Ты точно знаешь, что хочешь сделать и что для достижения результата сделать нужно. Поэтому ты просто обязан всем, кто не выполняет бегом твои указания, отвесить пряников, причем немедленно отвесить. Я тебе больше скажу: пока мы тут не освоились и не наладили коммуникацию с людьми, пряник просто должен быть непропорциональным, чтобы все боялись в следующий раз даже по мелочи накосячить.
— Да тут и так всем непропорциональные пряники отвесили. Помнишь того, ну, в синей рубахе, так он получил полтора года лагерей за то, что стекло разбил на Невском.
— Ага, в пьяном виде, и при этом матерно ругая Кирова. Помню.
— А были и другие, я их, конечно, даже не рассматривал, но дела-то читал — так там за изнасилование несовершеннолетней полгода присудили. При том, что по закону это минимум на три года тянет или на пять…
— Валер, — в разговор вмешалась Оля, — я тут предварительный анализ дел, которые нам Мессинг прислал, провела. И пришла к выводу, что здесь и сейчас всё так делается. Например в Ленинграде… наверное и в других крупных городах тоже, но я не уверена — в судах правит «революционная целесообразность», а не закон. А если учесть, что суды более чем наполовину укомплектованы «классово близкими»… Кстати, я думаю, что стоит внимательно приглядеться к Мессингу. Он, похоже, думает, что у нас тут что-то вроде Соловков особо строгого режима организуется, и со списком кандидатов прислал еще один список. Как раз тех, кому самый советский суд в мире отвесил от полугода до года, и списочек сопроводил вопросом, а не можем ли мы сделать так, чтобы эти малыши за полгода у нас меру, степень, глубину прочувствовали как за полный срок на Соловках, а лучше чтобы вообще максимально приготовились к земле. Свои у него взгляды на «классово близких», а теперь, когда Железного уже нет, вроде пытается найти единомышленников в этом вопросе. Осторожно пытается, но мне его взгляды импонируют…
— Еще бы провести через него идею насчет того, чтобы судьи, дающие уркам сроки меньше минимальных, недоданное сами отсиживали… — довольно злобно и Света вставила свои пять копеек в разговор.
— С Мессингом точно дружить надо, — хмыкнул Петя. — Он мне человечка сдал забавного. Мужичонка до революции вроде как писарем в полиции служил, в смысле делопроизводителем, но при этом как-то огреб Анну-три и Владимира, причем уже второй степени. Правда, на контакт мужичонка идет плохо, но и не таких разрабатывали… Так что, женушка дорогая, по части работы с судьями определенные варианты уже забрезжили, и не будем дергать ОГПУ там, где сами вопрос решить можем.
— А мы можем? Нас же всего-то…