– Думаю, оно мне говорит, чтобы я не усложнял. Во сне все было каким-то гипертрофированным. Ведь в реальности Мэрилин никогда не выпрыгивала из торта, она просто стояла на сцене в свете софитов и пела эту песню. Кроме того, в моем сне было все в ярких цветах. А существующая в реальности съемка – черно-белая. Это заставило меня задуматься. Иногда день рождения – это просто день рождения. Ничего такого. То же самое касается смерти. Это лишь часть жизни, как и много чего еще. А мы слишком фокусируемся на событии, которое спровоцировало убийцу, на его важности. А вдруг оно и не было таким уж важным? Может, просто у убийцы мама умерла? Мне нужны имена всех женщин, которые умерли в городе 5 августа. И неважно, каким образом они умерли. Даже наоборот, чем более незаметной была смерть, тем лучше.

– Мы уже поднимали эту информацию.

– Да, но вы поднимали только последние пятнадцать лет. Предположим, Коуди – это убийца в детстве, а Майра – его мама. Коуди десять лет, Майре – тридцать три. Это значит, мама убийцы умерла двадцать три года назад. Вот в то время нам нужно смотреть. У вас есть кто-нибудь в органах регистрации?

– Можно и так сказать…

Андертон сознательно дала уклончивый ответ. Не успел Уинтер затребовать объяснений, как у нее зазвонил телефон. Она посмотрела на экран и ухмыльнулась.

– Это мой человек из полиции.

Разговор занял менее тридцати секунд. Этого времени хватило ровно на то, чтобы звонивший передал необходимую информацию. Скорее всего, ему пришлось пройтись по коридорам в штабе и найти место, где никто не услышит. Довольная ухмылка не сходила с лица Андертон даже после окончания разговора.

– Хорошие новости? – спросил Уинтер.

– На компьютере Дэвида Хэмонда был обнаружен троян удаленного доступа. На лэптопе Коуди Хупера тоже.

– Значит, сейчас осталось понять, что же убийца видит, когда наблюдает за ними.

– Легко сказать…

– За это нам и платят деньги, Андертон. Во сколько открывается отдел регистрации?

Андертон взглянула на часы.

– Пять минут назад.

– Тогда поспешим.

Складывалось ощущение, что знакомый Андертон работал тут веки вечные. Ему было хорошо за шестьдесят, возможно даже семьдесят. Под пиджаком у него был пестрый жилет и ярко-красный галстук-бабочка. Густые усы с загнутыми вверх кончиками были уложены воском. Он страдал ожирением, но лишние килограммы ему шли. Звали его Алан Смит, что было большим разочарованием. Что-то было в нем диккенсовское, что должно было отразиться и в имени.

Его кабинет был маленьким, но чистым. И темным. Вид из окна загораживало соседнее здание, блокировавшее солнечный свет. Судя по тому, что места в кабинете было совсем мало, два стула, расположенные перед его столом, принесли специально для предстоящей встречи. Перед каждым стулом стояла чашка кофе. С молоком – для Андертон, черный – для Уинтера. Они сели, и Смит устроился на своем стуле с другой стороны стола.

– Рада видеть вас, дядя Алан.

– И я всегда рад, дорогая. Кстати, позвони матери. Мы обедали вместе на прошлой неделе, и она жаловалась, что ты никогда ей не звонишь.

– Вчера вечером с ней говорила.