Проще говоря, сомнений в Жениной голове назревало все больше и больше, но озвучивать их она не спешила. Ранняя весна совсем не располагала к подобным метаниям. Ранняя весна располагала смотреть на море у безлюдной набережной и наслаждаться утренней тишиной...
... неожиданно прерванной самым бесцеремонным образом в тот момент, когда с проезжей части, расположенной довольно далеко, прямо сюда, к кованным перилам, у которых она стояла, подкатил белоснежный Ягуар Ф-Тайп. Двухместный, нарядный, празднично сверкающий под лучами солнца. И все бы хорошо, если бы припарковался он не в пешеходной зоне или хотя бы не возле Женьки.
Но последовавшее за этим маневром было еще хуже. Из машины, с водительского места, выбрался высокий и стройный широкоплечий мужчина, седой, ухоженный, почему-то очень похожий на Ричарда Гира в его лучшие годы (хотя когда у Гира были худшие – вопрос), и открыв дверцу с другой стороны, выпустил здоровенного английского мастифа золотисто-персикового оттенка с самым флегматичным выражением на морде, что никак не вязалось ни с его размером, ни с цветом.
- Ринго, гулять! – провозгласил обладатель и дорогого авто, и недешевой псины, и снял с мастифа поводок. Пес, недолго думая и теряя по пути все свое императорское величие, как щенок-переросток, рванул по лестнице вниз, на пляж, к морю. А его хозяин, только сейчас заметив остановившуюся, как вкопанная, Женьку, легко пожал плечами и позволил себе наглость заявить: - Он обожает плескаться по утрам.
Она собиралась решительно промолчать. Подобные субъекты вообще вряд ли способны слышать других. Наверняка их слух настроен только на собственные волны. Но присущий ее альтер эго дух реализма заставил негромко произнести:
- Так пляж, вроде как, для людей. Да и набережная – не автобан.
Субъект ее удивил. Услышал. Во всяком случае, его бровь, удивленно изогнувшись, свидетельствовала именно об этом. Это же он и подтвердил, неожиданно повернувшись к ней всем корпусом и ответив:
- Но ведь никто не купается. Море холодное. И вокруг, кроме вас, никого. Мешаем?
- Ну если так ставить вопрос… - Женя внимательно оглядела собаковода-автолюбителя и улыбнулась. Портить утро ссорой совершенно не хотелось, – ... то можно делать вообще все, что левая пятка пожелает, если это никому не мешает.
И она сделала шаг в сторону, чтобы обойти возникшее на ее пути препятствие. Собака где-то внизу, разбрызгивая воду во все стороны, ломанулась в наверняка еще ледяное море, устрашающе лаяла и явно требовала присутствия хозяина рядом, чтобы тот не отвлекался на всяких там... А хозяин, между тем, еще больше удивившись, решил уточнить:
- А разве нет? Человек волен творить все, что в голову взбредет, не причиняя вреда окружающим. Мне так кажется.
- А мне кажется, что дискуссия нынче не уместна.
- Не уместна – так не уместна, - очень легко согласился владелец Ягуара. И улыбнулся от уха до уха, обнажая ровный ряд белоснежных зубов, каких не бывает у обычных нормальных людей. По всей видимости, улыбка была призвана сшибать с ног. Но убеждаться в том, что Женька сшиблена, он не стал. Лишь окликнул собаку по кличе: «Ринго!» - и легко-легко, как все это яркое утро, слетел к нему вниз, на пляж по неровным ступенькам.
Так же легко двинулась по плиткам набережной и Женя навстречу безусловно увлекательному трудовому дню.
Работала Евгения Андреевна в бухгалтерии известного даже за пределами страны Университета, отпраздновавшего недавно полуторавековой юбилей. Работу свою она любила и медленно, но уверенно взбиралась по ступенькам карьерной лестницы.
А прямо сейчас ее ожидали ступеньки совсем другой, широкой дореволюционной лестницы, которые вели к массивным колоннам портика главного входа в университет. Оттуда ее путь лежал мимо стойки важного стража, следившего за порядком посредством монитора перед самым его носом, к лифту, который, как и положено пенсионеру, неторопливо доставил Женю на нужный ей этаж.
И не успела она ступить на площадку, как была оглушена отражающимся от стен рыком главного дракона. Сотрясались двери по всему коридору административной части здания и, кажется, даже тряслись стекла окон в концах пролетов. Естественно, никто не высовывался – страшно же. Попасться на глаза стокилограммовой фее от бухгалтерии, когда она пребывает во гневе, – чистое самоубийство. Весь университет жил по принципу, озвученному однажды Жениной напарницей, Ташей Шань: «Ой, главное – не на нас!» - что, впрочем, совсем не отменяло последующих за скандалом перешептываний: и кто этот камикадзе?
Сейчас же Таша, обладательница густой черной гривы, фарфорово-светлой кожи и удивительно выразительных чуточку раскосых глаз – единственного, что выдавало в ней папу-азиата – сидела за своим столом, расположенным напротив входа в расчетный отдел и, глядя на Женьку, едва ступившую в кабинет, негромко выдала:
- У нее дверь открыта? Или это через закрытую так прорывается?
- Закрыта у нее дверь, - вздохнула Женя, смиряясь с объективной действительностью – день не задался с самого начала. Она разделась, привычно щелкнула кнопкой, включая чайник, и расположилась на своем рабочем месте – почти необъятном столе со светлой столешницей у окна, в которое было видно море и небольшой кусочек набережной.